Тьма над Лиосаном - Челси Куинн Ярбро

Позади него еще один мальчуган катал по полу маленькую тележку, за ним, всхлипывая, следила трехлетняя девочка. Ей, видимо, тоже хотелось поиграть, но тележка была лишь одна.

Комната, в какую вошла Ранегунда, в точности походила на все комнаты в солдатских домах: довольно просторная, с неполной перегородкой, отделявшей детскую половину от родительской спальни. В одном углу ее возвышался очаг, тепло которого обогревало и соседнее помещение, где обитала другая семья. У дальней стены притулились два неуклюжих комода — там хранилась одежда семейства Ульфрида и кое-какой скарб.

Флогелинда лежала в постели под двумя шерстяными одеялами и пледом, сшитым из обрезков овчины. Свет единственной в комнате масляной лампы едва ее освещал. Она была очень бледна, но два ярких пятна рдели на обтянутых восковой кожей скулах. В груди больной что-то булькало, как закипающая в котелке вода.

— Герефа!

Ранегунда склонилась над ней, желая лишь одного: поскорее уйти.

— Как ты, милая? — выдавила она из себя, стараясь не думать об испарениях, исходящих от тела несчастной.

— Я… молю Господа меня исцелить. А жена Калфри сделала мне припарку на грудь. — Флогелинда с усилием подняла руку и указала на полоску дубовой коры, лежавшую рядом с подушкой: — Это принес муж, для укрепления моих сил.

— Могучее средство, — произнесла Ранегунда. «Только вряд ли способно изгнать лихорадку», — добавила она мысленно и устыдилась. — Оно и отвары Винольды быстро поставят тебя на ноги. К тому времени, когда распустятся почки, ты сможешь снова ткать полотно.

Ей и самой хотелось бы верить своим словам.

— Брат Эрхбог каждый день тут бывает и… благословляет меня. — Голос больной становился прерывистым. — Я вместе с ним прошу Христа Непорочного вернуть мне здоровье.

— Вот и прекрасно, — отозвалась Ранегунда. — Жалко, что тебя не было на рождественской мессе. — Она втайне радовалась тому, что в ее жилах играет вино, не давая ей принимать близко к сердцу весь этот ужас. — Я прикажу поварам приготовить лишнюю порцию гусятины, она тебя подкрепит.

— Надеюсь, — прошептала Флогелинда. — Но я вряд ли сумею добраться до кухонь.

— И не думай, — сказала Ранегунда, отодвигаясь от скорбного ложа. — Ты должна отдыхать. Рабы все принесут сюда. И для тебя, и для твоих ребятишек.

Разговор почти обессилил больную, но все же она едва слышно произнесла:

— Ты очень добра.

— Я герефа, — ответила Ранегунда, направляясь к двери. — Помогать раненым и прихворнувшим — мой долг.

Флогелинда, закашлявшись, откинулась на подушки, а дети замерли, глядя на уходящую гостью испуганными глазами.

Вновь оказавшись на улице, Ранегунда ухватилась за столб коновязи, чтобы не дать ногам воли и не кинуться наутек. Было ясно, что горячка Флогелинды усилилась, а сама женщина подошла к тому ужасающему пределу, за которым ее ожидали агония и скорая смерть. Это слишком жестоко: умирать в столь неподходящее время, когда вокруг один снег и не на что бросить взгляд. Ранегунда перекрестилась и снова направилась к площади, где все еще толклись люди, радуясь нахлынувшему на них пьянящему легкомыслию. Как только она вышла из проулка в глаза ей бросилась Пентакоста, под восторженные вопли и улюлюканье разгоряченной толпы подпрыгнувшая за взлетающим к небу венком из сосновых веток. Подавив вздох отчаяния, Ранегунда, прихрамывая, направилась к невестке в надежде, что одно ее появление усмирит разыгравшуюся бесстыдницу.

Ей навстречу спешила Дага, прикрывавшая краем накидки лицо.

— Сожалею, герефа, мы пытались ее удержать, но она не слушает нас.

— Разумеется, я не думаю, что вы ее поощряете, — резко отозвалась Ранегунда и, заметив, что девушка чуть ли не плачет, продолжила более мягко: — Вы не обязаны ее останавливать, вам следует лишь безотлучно быть рядом с ней.

На другом краю площади Пентакоста, высоко подбросив венок, громко расхохоталась. Около полудюжины мужчин, скользя и падая, кинулись ловить крутящийся в воздухе обруч.

— Нам не совладать с ней, — всхлипнула Дага, тайком утирая слезы.

— Конечно, — произнесла Ранегунда. — Блюсти себя — ее дело, а не чье-то.

Пытаясь подавить дурноту, она продолжала наблюдать, как бесстыдница прыгает среди солдат.

— Но… если бы вы вмешались… — заговорила служанка и осеклась, ибо ее прервали.

— Если я вмешаюсь, — отрезала Ранегунда, — будет лишь хуже. Ведь ей тут все ненавистно… я, наша крепость, муж. Именно потому она и ведет себя так, выказывая презрение ко всему окружающему. И пусть себе забавляется, я даже ей благодарна. Пока она не заходит за грань, у меня остается надежда, что Господь вселит в нее разум.

Щеку ее вдруг укололо что-то холодное, потом еще и еще.

— Снег, — сказала Дага, посмотрев на небо.

Пентакоста, издав тихий мурлыкающий стон, подобрала юбки и неспешно направилась к южной башне.

— А ну-ка поймай, — крикнул Калфри, подхватывая венок и с размаху швыряя его вслед уходящей красотке.

Лицо удальца пылало, он полностью игнорировал встревоженный взгляд Винольды. Венок, никем не подхваченный, упал наземь, и все отпрянули от него, усматривая в том дурной знак.

— Угомонись, щенок. — Капитан Мейрих поймал Калфри за ворот и крепко тряхнул. — Вспомни о своей жене и о тех, кто того стоит.

Ранегунда жестом велела служанке следовать за своей госпожой, после чего огляделась и с удовольствием обнаружила, что площадь пустеет. Обитатели крепости уходили в дома или прятались под навесы, укрываясь от крупных белых хлопьев, падавших совершенно бесшумно. Вот странность, подумала Ранегунда, дождь, град, даже мелкая морось всегда как-нибудь о себе заявляют, но снег ведет себя по-другому: он подкрадывается втихомолку, как враг или вор. Она старательно запахнула накидку, представляя себе, как приятно было бы сейчас укутаться в меховой плащ, и невольно сожалея о том, что в прошлом году весь добытый и имевшийся в крепости мех по приказу маргерефы Элриха пришлось сдать на королевские нужды.

Поселенцы, отступая перед снежной атакой, возвращались в свои жилища, чтобы отдохнуть и согреться. Бурное веселье уже улеглось, улетучиваясь вместе с винными парами под натиском стужи.

— Лучше бы тебе не стоять здесь, герефа, — сказал, проходя мимо, Руперт. — Погода все ухудшается.

— Да, — ответила Ранегунда рассеянно. — Но у меня еще есть дела.

Какие — она не могла бы сказать. Все вроде уже переделано. Можно, конечно, справиться у Бератрама, убежден ли он, что в северной башне хватит угля для верхней жаровни, но это отнюдь не входило в круг ее забот. И все же она зашагала к башне, высящейся над морем, но наверх не пошла, а, словно притянутая незримым шнуром, двинулась к складу.

В последние четыре недели там многое изменилось. Чужеземец явно не терял времени даром. Правда, старые строительные приспособления ему не было позволено вынести, но он рассортировал их и уложил в аккуратные штабели, занимавшие теперь всего четверть площади пола. Деревенские плотники продали ему доски и брусья, ставшие стеллажами, тянущимися вдоль дальней стены. Под другой стеной стояли сундуки чужеземца, а в центре комнаты возвышался поддон с камнями, более полувека назад вырубленными из известняка. Возле него Ранегунда обнаружила и самого виновника столь разительных перемен. Он пристально всматривался в ноздреватые глыбы, время от времени делая на них пометки углем, и даже не повернул головы на скрип открываемой двери.