Откровения романтика-эротомана - Максим Якубовски

— Мы могли бы пройтись, — сказала Корнелия.

— Наслушались страшилок о маньяках и лифтах? — с легким оттенком самодовольства в голосе спросил ее Укротитель Ангелов.

— Нет, но дайте мне время… Может, я насмотрелась неправильных фильмов, — призналась она. В лифте пахло дезинфицирующим средством. Сосной. Страхом. Второй этаж. Они вышли в полумрак серого коридора с чередой темных дверей, следующих друг за другом по гладким стенам. Он показал налево.

— Сюда, — сказал он. Приказал.

Мужчина вставил ключ в замок, и Корнелия затаила дыхание. Она знала, вот так случалось всегда. Было бы не так, если бы она чувствовала себя по-другому: нервничала, раздражалась, была бы смертельно напугана, беззащитна, но безнадежно причастна к тому, что произойдет дальше. Она знала, что это риск, но каждый раз, когда играла в эту опасную игру, она знала, что нечто в ней самой вынудит снова и снова окунуться в мутные воды инстинктивной сексуальности. Как будто эта зависимость подчиняла все ее тело. Сколько бы она ни пыталась найти причины, это было неотъемлемой частью ее сущности, от которой не сбежать. И самой страшной деталью было осознание глубины этого желания боли.

Укротитель Ангелов открыл дверь.

— Войди.

Она сделала несколько мелких шагов в прихожую. Белые стены, вешалка для пальто. Она остановилась. Укротитель Ангелов обернулся и посмотрел на нее.

— Сорви одежду.

Не ожидая, что она подтвердит, что поняла его приказ, он двинулся в ближайшую комнату вправо.

Корнелия наклонилась, чтобы расшнуровать ботинки. Затем сняла чулки, медленно свернув шелк вдоль своих длинных ног, наслаждаясь чувственным ощущением статического электричества, которое сопровождало этот процесс.

Мужчина вернулся. Она не могла разглядеть, что тот держал в руках. Он посмотрел на нее сверху вниз.

Затем поднял руку и, выпуская ярость, неожиданно ударил ее по щеке. Сильно.

— Слишком медленно.

— Извините.

— Заткнись. Я не желаю слушать твои извинения.

Корнелия опустила глаза.

— Сорви. Быстро.

Корнелия обнажилась. Как они и договаривались, на ней не было нижнего белья. Ее маленькие груди торчали вперед.

— Не похоже на картину изобилия, — прокомментировал он. — Без разницы. Мне нравятся маленькие сиськи.

Теперь Укротитель Ангелов пренебрежительно смотрел на ее обнаженную пизду, не подавая никаких признаков удовольствия или неодобрения. Он посмотрел на пол, где кучкой валялся черный нейлон. Сделал шаг к ней. Прикосновение его руки к ее краснеющей щеке было болезненным и острым.

— Сука. Кто сказал, что ты должна снимать чулки?

Теперь Корнелия знала, что не нужно отвечать или объяснять что-либо. Теперь она четко выполняла его приказы. Приказ снять одежду не значил, что следует избавиться от чулок. В этом определенно был ритуал, и она забыла про неписаные правила. Как теперь ей надевать чулки, нужно ли держать гениталии обнаженными или можно снова прикрыть их юбкой?

Она встала в неловкую позу, чтобы мужчина мог видеть ее пизду, пока она снова натягивала черный нейлон на свои белые ноги.

Она подумала, что отпечаток руки этого мужчины на ее воспаленной щеке напоминает форму алого континента. У нее не было желания увеличивать хоть на дюйм след на своем лице. Так что она быстро расстегнула пуговицы белой блузки. Под ней тоже ничего не было, но она никогда ничего и не носила под блузкой, даже в повседневной жизни. Надевала бюстгальтер только на время выступления, когда это служило еще одной деталью возбуждения.

Теперь она была совсем раздета, если не считать чулок. Она стала спешно раздумывать, надеть ли ей снова ботинки на плоской подошве, но интуитивно поняла, что сочетание ботинок и чулок не произведут такого чувственного впечатления, как сочетание чулок и беззащитных ступней, на этого непредсказуемого человека, на данный момент ее повелителя.

Она стала ждать, что же будет дальше.

А дальше Укротитель Ангелов снова ударил ее, по другой щеке. Беспричинно, без видимого признака неподчинения, без неудовлетворенности ее поведением или чем-то, что она не сделала или не сказала. Просто чтобы дать ей понять, кто здесь хозяин и что она согласилась подчиняться его воле, что бы ни случилось.

— Позируй, — рявкнул он.

Корнелия вытянула все свое тело, каждую конечность своего длинного силуэта, но проделывала все это с кротко опущенными глазами, избегая встречаться с ним взглядом, стоя там, перед своим временным Хозяином, во всей своей бледной и обнаженной красоте.

Она продолжала смотреть на его ботинки, коричневые мокасины, завязанные грубыми кожаными шнурками. Она чувствовала, как этот мужчина изучает каждый дюйм ее тела. Судит, оценивает, взвешивает каждый недостаток. Он обошел вокруг нее. Она стояла, словно приклеенная к одной точке. Слышала скрип его ног по сияющему ламинированному полу прихожей, чувствовала тихий жар его дыхания, пока он оглядывал ее плечи, затем он нежно приподнял ее волосы, обнажив тонкую шею.

— Хороший экземпляр, — услышала она. Оценивает, как антиквариат или кусок мяса. Кажется, она прошла экзамен. Нет, продолжается.

Повисла долгая пауза, пока он продолжал оценивать ее тело, со стороны главной дороги раздался звук полицейской сирены или, может быть, сирены «скорой помощи», которая неслась, набирая скорость, к Хаверсток Хилл.

— Иди сюда, — в конце концов сказал Укротитель Ангелов, хлопнув ее по плечу, чтобы она снова посмотрела на него, и показал, что надо следовать за ним в комнату. Она повиновалась.

— Сюда, — приказал он, указав в центр гостиной. Там он сдвинул в сторону кофейный столик на длинных ножках, чтобы освободить место. Корнелия осторожно осмотрелась, замечая каждую неуместную деталь в мебели и обстановке, трещины на стенах и потолке, как будто это могло оттянуть неминуемый момент. Мужчина бросил пиджак на кожаный диван, стоявший у дальней стены.

Приблизился.

— Ну, Ангел Смерти, — прошептал он ей в ухо. Теперь Корнелия знала, как себя вести.

— Ты можешь отвечать, — добавил он.

— Это просто имя для Интернета, предлог, — сказала она.

— Надеюсь, без смертельных желаний? — заметил он.

— Без них.

— Покорные женщины меня очаровывают. То, что они позволяют — в этом поиск забвения. Поняла?

Она снова воздержалась от комментариев.

— О, я мог бы тебе кое-что рассказать… — продолжил он.

Теперь каким-то образом рассудок Корнелии отключился, и ее тело очутилось совершенно в другом измерении, стало предвидеть прихоти и желания этого человека, какими бы садистскими они ни были. Для него боль и наслаждение были схожи, и он был вправе выбирать, что делать. Она попыталась вспомнить, когда же в первый раз почувствовала в себе ростки покорности, пробившиеся из глубины ее натуры. Подростковые годы, вспомнила она, вскоре после прочтения «Истории О» и некоторых книг Энни Райс, она осознала это, представляла себя захваченной Хозяином и страдающей, превращенной в старательную рабыню, игрушку для ебли. Волны наслаждения, тщательно задрапированные занавесом пристойности, были так ощутимы, длились так долго, отпечатались в ее сердце, и хотя она больше никогда не возвращалась к этим книгам, собственное воображение заменило их и теперь само творит картины, действия и ситуации. Которые заведут ее далеко, подумала она, так что романы садо-мазо были всего лишь спусковым крючком, который помог выплеснуть свои ощущения. В пятнадцатилетнем возрасте она отдалась соседскому мальчишке-школьнику, и хотя эта ебля до определенной степени возбудила ее и удовлетворила, она все равно никогда не сравнилась бы с жестокой, непреодолимой силой тотального подчинения. И она понимала, что только это давало ей силы жить. Корнелия быстро поняла, познала, что это было частью ее, которая всегда должна оставаться спрятанной, и ей приносило неимоверные страдания сделать так, чтобы две стороны ее жизни не пересекались. Вначале она была образцовой студенткой с превосходными способностями (в которой один проницательный лектор углядел ее истинную натуру и стал тем избранным, кто год обучал ее, ввел в странный мир господства и подчинения, а затем передал другим людям, у которых было больше опыта и воображения), и позднее она превратилась в стриптизершу-дилетантку, коллекционера книг и периодического наемного убийцу. Она стала женщиной двух миров. И эти миры никогда не встретятся. Интернет, его темные потайные места и возможность легкого общения стали просто удачной находкой. Отчасти она осознавала, что река, по которой она плывет, опасна, но также и догадывалась, что не сможет жить без этих эпизодов повиновения, боли и унижения (хотя она никогда не получала удовольствия от боли, даже упала в обморок в тот первый раз, когда Хозяин прикрепил к соскам ее маленькой груди острые, в зазубринах, зажимы). И все же теперь она была ответственна за убийства двенадцати человеческих существ, совершенных за время новой карьеры, так чего же после этого бояться? Только себя самой.