Распад - Ак-патр Алибабаевич Чугашвили

– В жопе амен сижиньин госининишьбашиндан геширди!

– Он говорит, что…

– Мне послышалось, или первое слово было «жопа»? У него что – то с задницей? Геморрой? Анальные трещины?

– Вам показалось, он сказал, что у него «шизофрения», у нас это наследственное, у него, и у его отца, и у деда, у всех была шизофрения.

– А вы ему кто?

– Дядя, по материнской линии.

– Ааа, так у вас нет этого…шизо…

– Нет, у меня шизофрении нет, вы не волнуйтесь так, кушайте – кушайте дыню.

Афериста сгибает пополам от смеха, его «дядя» невозмутимо смотрит мне в глаза, лицо его абсолютно непроницаемо, он неторопливо произносит какую – то длинную фразу, покровительственно похлопывает меня по плечу, чем вызывает новый приступ веселья у племянника, после чего оба степенно уходят. Колян продолжает безуспешно тыкать вилкой в бок дыни, и задумчиво говорит – какие вежливые люди, какой красивый язык! Восточная вежливость, понимаешь!

– Ага, вот только у меня чувство, что они надо мной издевались, в приёмнике были азиаты, если я не ошибаюсь, слово «кутак» у них – ругательное, сдаётся мне, что он меня на хуй послал, очень вежливо, изящно, по – восточному, вот же змей!

В палату вбегает радостно – возбуждённый Барсик

–Ооо, бля, вот это веселуха, укатайка просто! Сейчас один полкан, с какой – то смешной фамилией, Хрентюк кажется, в жопу пьяный, вламывается в приёмный покой – там полно народу, офицерские жёны с детьми, но он настолько бухой, что глаз открыть не может, так вот, он что – то мычит, расстёгивает штанишки, пытается вывалить свой дивный член, но найти его не может, член остаётся у него в штанах, тогда он хватается за конец ремня, держит его в руке (словно это член), и начинает ссать, ссыт долго, с удовольствием, аж стонет от наслаждения, затем стряхивает конец ремня, и засовывает его в штаны…

– И?

– Что и? Человек нассал себе в штаны, со смаком, на виду у всего госпиталя, стряхнул кончик ремня, и абсолютно счастливый упал.

– Разбился?

– Хрена ли ему будет, водитель уволок его из приёмного покоя, завтра будет вспоминать – где он штаны намочил.

– Как в анекдоте, поручик Ржевский просыпается с похмелья, и видит, как слуга чистит его заблёванный мундир, ему становится неудобно, он и говорит – знаешь Васька, вчера на балу был поручик Ростовцев – такая свинья, весь мундир мне заблевал! Васька говорит – ага, он вам ещё и в штаны насрал!

– А вы чего тут – жрёте? Без меня? В две хари? Сучата…ооо дынька! Зауважал! Откуда?

– Аферист подогнал.

– Ммм, сладкая какая – Барсик расколол дыню ударом кулака, и уже вгрызался в сладкую мякоть – сила! Обожаю дыни! А с каких дел, Аферист нас угощает?

– Его комиссовали.

– Вот же сука! Не зря я его так прозвал, индеец сраный оказался хитрее нас всех, а что с ним? Какой диагноз?

– Шизофрения.

– Не зря сидел, уставившись в стену, исполнил шизоида, вот красавец! Завтра будет любимого ослика драть, а мы будем нести службу как дауны, ну и кто из нас после этого чурка? Ладно, я пошёл, меня ждут тюки с бельём, ты как – не передумал? Нет? Ну ладно, мне больше котлет достанется. Ауффидерзеен сольдатен!

14.

– Ну, наконец – то! Шарила вернулся! Тебя ждёт длительное, очень длительное стояние на тумбе, мне даже тебя немножко жаль. Отдохнул в госпитале? Расслабился? Теперь у тебя госпитальные пирожки из задницы – то повылазят! Ох, повылазят – старший сержант Пыжиков радушно встретил моё возвращение из госпиталя. Замелькали яркие, разноцветные дни – наряд, отдых, наряд, отдых, единственная радость заключалась в том, что дневальный в любое время может пользоваться связью – возможность услышать в трубке нежный, рокочущий басок Виты скрашивала мои серые будни, она пересказывала мне содержание последних серий «Санта – Барбары», «Маски – шоу» и даже напевала скрежещущим шепотком модную песню «Дави на газ», я переиначил название на «дави на глаз» Вита нежно зашлась грохочущим басистым хохотом, я присоединился своим звонким мальчишеским смехом – наступили времена идиллии, мы жили, душа в душу, не хватало только личных свиданий. С выходом весеннего приказа, настала пора перехода нашего призыва в качественно новое состояние, однажды ночью Филя зазвал меня с тумбочки в спальное помещение – чего надо?

– Лезь.

– Куда? – зайдя в полутёмный спальник со света, я поначалу потерял ориентиры.

– Лезь –он указал на перевёрнутый кверху ножками табурет.

– Как я на нём удержусь?

– Каком кверху, много вопросов задаёшь.

Не успел я взгромоздиться на ножки табурета, как Пиночет нанёс первый удар ремнём по моей заднице, от неожиданности я чуть не рухнул на пол, после шестого удара повисла пауза – что надо крикнуть?

Я слез с табурета в тишине – ну? Что надо крикнуть?

–?!

– Мамчик! Что крикнуть надо?

– Рота, я пряник! – взвизгнул Мамчик из темноты спальника.

– Давай! Кричи!

Я молчал.

– Чё, оглох, сука тупая? – Филя приблизился ко мне вплотную, обдавая мощным водочным перегаром – чего молчишь? Ааа, ты же у нас борзый…

– Филя, хорош, не хочет кричать, пусть молчит, он теперь не душара, а пряник, по херу на него, вали на тумбочку изморозь!

Переход из духов в пряники сопровождается некоторыми льготами: возможностью ослабить ремень, и заменить пластмассовый ремень на кожаный, большей свободой передвижений, и самое главное – необычной традицией, традицией отмечать день бурого пряника. Все, кто призвался вместе со мной, ожесточённо к этому празднику готовились – покупали в магазинах как можно более чёрствые пряники, припрятывали их, и…в день праздника офицеры волшебным образом исчезли из расположения, после возвращения роты с завтрака, я услышал нарастающий гул, сначала далёкий и слабый, затем всё громче и сильнее, словно звук прибоя, мимо пробегал радостный Мамчик – началось! Погнали! Мы бежим по пустому, обезлюдевшему спальнику по направлению к качалке, открываем дверь, и видим испуганные, бледные лица дедов, Мамчик торжествующе рычит, выхватывает из кармана грязный пряник, запихивает его в рот ближе стоящему деду (это был абсолютно безобидный ветеран по кличке Стёпа – он никогда не шпынял, и не припахивал нас, духов, но он – дед, и поэтому…) Мамчик молотит его в грудь, выбрасывая удары, с какой – то бешеной, нечеловеческой скоростью, хрипя и урча от злости, Стёпа пытается прожевать пряник, и не может – удары в грудь не позволяют ему этого сделать, Стёпа давится и начинает задыхаться, Мамчика в сторону отталкивает Тетеря и начинает молотить Стёпу в грудину, тот падает, не выдержав напора, я бросаюсь к самому