Семейная реликвия. Месть нерукотворная - Елена Зевелева

Сашок не рассмеялся, как опасался Вогез, не удивился его предложению, а подчеркнуто серьезно отнесся к тому, что он ему рассказал. После нескольких вопросов согласился с предложением, сказав при этом, что на стреме стоять готов, но все остальное будет исключительно делом Вогеза. В магазин он не полезет. Что было делать? Пришлось соглашаться.

Готовился к операции «Рыбки» Вогез самым тщательным образом. Даже в футбол прекратил играть на время. И на бревнах не сидел после уроков с анашистами. Каждую свободную минуту уделял подготовке запланированной акции. Несколько раз сходил с ребятами на рынок возле зоомагазина. Рассматривал, примеривался, рассчитывал все, что только можно. Наконец наступил такой день, когда он окончательно решился. Сказал об этом рыжему Сашку. Назначили день и час, договорились. Потом, через пару дней, встретились часов в десять вечера у Туркменского базара, на трамвайной остановке. Темень была жуткая. Горели лишь редкие фонари, и то где-то совсем вдалеке, на площадях. Их же путь лежал подальше от этих мест. Дошли не так уж и быстро.

Дорога заняла часа полтора-два. Но на месте все сложилось далеко не так, как планировалось. Единственную лампочку над дверью магазина, предварительно надев рваные кожаные перчатки, Вогез отвинтил сноровисто и быстро. Однако стеклорез, что, накопив деньги, он купил на рынке, который называли «Тезикова дача», а в просторечье «тезиковка», витринное стекло не взял. Поскрипел, поскрипел и оставил только шершавую полоску своим маломощным железным колесиком. А мучился Вогез, пожалуй, не меньше часа, аккуратно водя с большим напряжением удерживаемым пальцами правой руки медным наконечником с крутящимся колесиком то в одном, то в другом месте витрины и время от времени поглядывая в сторону стоящего поодаль близ уличного фонаря Сашка. Тот совершенно спокойно курил одну «беломорину» за другой, что еще больше разозлило вспотевшего от такого изнурительного труда Вогеза. В конце концов он не выдержал такого нечеловеческого напряжения, взъярился, потом схватил валявшийся невдалеке кирпич и просто швырнул его с разбега в стекло. Витрина, на удивление, не рухнула, но в ней образовался довольно большой проем в центре с острыми, как акулья пасть, концами стекла, угрожающе торчащими со всех сторон.

С огромным трудом, весь порезавшись, Вогез влез через этот проем в магазин. Его колотила нервная дрожь и обуял невероятный страх. Поэтому, долго не разбираясь, он схватил в темноте первый попавшийся аквариум, надергал из других емкостей каких попало водорослей и, запустив пятерню, наловил рукой в найденную случайно банку дремавших телескопов и вуалехвостов. Положив все это в пустой аквариум, он с таким же неимоверным трудом вылез в тот же пролом обратно. При этом основательно изорвал об острые края пролома свою и без того драную рубашку с погончиками, порезал ладонь и чуть было не разбил сам аквариум, так непросто доставшийся ему нынешней ночью.

Если бы Сашок, конечно, помог, все было бы иначе. Но тот — сука — по-прежнему курил «Беломор», стоя невдалеке под фонарем, и даже не проявлял никаких намерений помочь товарищу. Корм взять в этой неразберихе Вогез, естественно, забыл. О сачке тоже не вспомнил, а принеся домой весь свой «улов», начал как раз с того, что сделал его сам из старого мамашиного капронового чулка. Потом возился до утра, налаживая быт для своей добычи: мыл, чистил, сажал растения, наливал заранее заготовленную в ведре воду. И лишь после всего этого, уже засветло, подумав, что, к счастью, не натолкнулся ни на одного прохожего, а тем более на ментов, как подкошенный, свалился спать.

Спал он долго, часов до двенадцати. Раскаяния никакого не испытывал, только жаль было, что все пошло не так, как задумал. Но больше всего было жаль рыбок, оставшихся без корма в результате его оплошности. Поэтому, наспех одевшись и позавтракав оставленным мамашей с утра стаканом купленного еще вчера у узбечки кислого молока с хлебом, пошел в парк Кирова, что был поблизости, ловить живой корм — дафний. Дома он оставил своих красавцев, поставив еще чуть свет аквариум на самое видное место — на столе в кухне. Но внимания на это никто в их доме не обратил, как он и предполагал. Несмотря ни на что, Вогез твердо решил исполнить свое давнишнее намерение: пойти в школу сразу после уроков — самое время, чтобы зарисоваться и удивить всех своим новым приобретением. А возможно, и показать пару вуалевых пацанам для пущей важности, а заодно и некоторым маловерам. Пусть знают, кто такой Вогез. Это тебе не ножи из исторических музеев таскать, как Сашок. Это совсем другое дело.

Погода была солнечная, хорошая. Народу в парке Кирова было совсем немного: редкие посетители пили пиво из кружек возле деревянного грязно-голубого цвета домика пивной при входе в традиционное место отдыха жителей близлежащих домов, и какие-то пионеры в галстуках, видно, сбежавшие с уроков, резвились на детской площадке на качелях. Вогез удачно пристроился со своим видавшим виды оцинкованным ведром на ступеньках у самой воды пруда, больше напоминавшего вонючую грязную лужу, в которой и жили только так необходимые аквариумным рыбкам водяные блохи, называемые в народе «мандавошками», да еще разная тварь типа тритонов, лягушек, головастиков, трубочников. Зачерпнув ведром прямо возле ступенек воды, убедился, что наловил дафний с избытком на пару дней, потом оглянулся через плечо в сторону центральной аллеи и с неподдельным ужасом для себя увидел приближающихся к нему двух совсем молодых милиционеров, по виду узбекской национальности, в форме сержантов, с портупеей и кобурой на ремне.

Они подошли быстро. Вогез, которого при виде их чуть ли не паралич сковал, даже дернуться не успел. Взяли его за тощие руки и вытащили прямо со ступенек, на которых он продолжал сидеть в нерешительности, держа за ручку свое оцинкованное ведро с дафниями. Даже не дали отнести домой корм, хоть он и очень просил, чтобы хоть раз накормить рыбок. Полное ведро с живым кормом так и осталось стоять на бетонных ступеньках пруда возле самой воды. Жаль было, конечно. Но больше всего жалел он рыбок.

«Как они там, без меня, — не раз, вспоминая финал этой истории, думал Вогез, уже отбывая срок в жарком и пыльном Учкудуке в лагере вместе с такими же неудачниками, как он. — Ведь дома их никто даже и покормить не догадается. А еще хуже, набросают хлебных крошек в аквариум, рыбки и сдохнут сразу. Такое дело сделал, но даже показать никому в школе не удалось. Наверное, и не узнал никто ничего об этом. Конечно, о том, что посадили, знают наверняка, и что отправили в Учкудук на урановые рудники — тоже, а вот что приобрел наконец-то рыбок, по всей вероятности — нет. Обидно до глубины души…»

Завершив в этот день, как обычно, свои занятия в МГУ, Ольга, привыкшая всегда выкладываться на лекциях, ехала домой вымученная до основания. Она прекрасно ощущала это даже по тому, что после двух часов общения со студентами не хотела ни есть, ни пить, ни даже спать. А только бухнуться на кожаный диван в своей столовой, закинув ноги на валик, включить ящик, что бы там ни показывали, и набрать номер телефона Людмилы, своей подруги, разговору с которой никогда не мешала никакая телепрограмма. Все это она очень хотела сделать, и побыстрей.