Гормон счастья и прочие глупости - Екатерина Вильмонт

— Ой, вы так хорошо знаете вашего кузена? Это у него непервый случай?

— Насколько мне известно, первый, — вступилась яза брата.

— Знаете, они встретились на Кипре, у них был роман,короткий, но бурный. По крайней мере, мне так сказала внучка, она со мнойделится, а с матерью — нет. Мать у нее таких вещей не понимает! А я оченьпонимаю, сама в молодости влюблялась как полоумная… Помню, мне было летдвадцать пять, я была уже замужем и дочку имела, но появился один прохвост…

Этому не будет конца!

— Рахиль Степановна, извините меня, ради бога, но чтоконкретно вы от меня хотите?

— Я просто хочу, пусть ваш брат знает, что у него естьсын. И больше ничего. Совсем ничего. Нам не надо его денег, у нас, слава богу,всего хватает. Моя дочка и ее муж уважаемые люди, известные врачи, хорошозарабатывают, у меня пенсия, внучка имеет пособие как мать-одиночка… Номальчику нужен отец, вам так не кажется?

— Ну я не знаю… Это смотря какой отец…

— А ваш брат, извиняюсь, имеет семью? Жену, деток?

— Нет, он закоренелый холостяк, — на всякий случайсказала я.

— Он вообще нормальный?

— В каком смысле?

— Нормальный мужчина всегда хочет иметь сыночка, а ужтакого… Счастье, поди сюда! Расскажи тете стихи.

— А ей надо? — первый раз подал голос мальчик.

— Надо, Венчик!

— А почему она сама не просит?

Я едва сдержала смех. Он так мне нравился, что я уже готовабыла бежать за Венькой.

— Я прошу. Пожалуйста, Бенчик, прочитай стишок!

— Это не стишок, а стихи! — важно поправил онменя. Отошел немного, возвел глаза к небу и вдруг начал:

— В пустыне чахлой и скупой

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит — один во всей вселенной.

Я обалдела. А он спокойно, совершенно по-взрослому, какбудто даже осмысленно, читал Пушкина.

Но когда он произнес:

…И тот послушно в путь потек

И к утру возвратился с ядом, —

Я заметила в дверях Гордиенко, который слушал с совершенноблаженным лицом. Наконец малыш произнес:

А князь тем ядом напитал

Свои послушливые стрелы

И с ними гибель разослал

К соседям в чуждые пределы. —

и добавил:

— Этот князь был сволочь! Тут уж мы все покатились сосмеху.

— Броня, что это за чудо? — спросилГордиенко. — Парень, как тебя звать?

— Бенчик!

— Это что же, Бенцион?

— Да!

— Ты хочешь стать артистом?

— Нет! Я хочу стать бетахонщиком!

— Что это? — в один голос воскликнули мы сГордиенко.

— Это охранник, — улыбнулась Рахиль Степановна.

— Это ваш внук, мадам?

— Это мой правнук! Ну, Броня, вы все поняли?

— Да.

— И что вы скажете?

Что я могла сказать при Гордиенко, да и вообще?

— Я постараюсь… — пролепетала я.

— Простите великодушно, я помешал вашей беседе, но мнееще не доводилось слышать столь впечатляющего исполнения «Анчара». Я удаляюсь!

— Я сегодня же поговорю с братом. Не знаю, смогу ли яувидеться с ним до спектакля… Тогда после. Но мы же завтра уезжаем!

— Ничего, Израиль — маленькая страна. Я вам оставлюсвой телефон. Если он заинтересуется собственным сыном, пусть позвонит, а нанет и суда нет. Ему же хуже!

— Вы ему угрожаете?

— Ни боже мой, нет, зачем? Просто, имея такоесокровище.., лучше знать про это, вы не согласны? Им же можно гордиться,правда?

И вдруг в глазах этой старой женщины я увидела такую грусть,что чуть не разревелась сама.

— Бенчик, попрощайся с тетей! — Она сунула мне вруки фотографию правнука.

— Пока, — помахал мне Бенчик.

Она взяла его за руку и ушла.

Да, с моим братцем не соскучишься! Интересно, почемувсе-таки она пришла ко мне, а не к нему? Из деликатности? Хочет, чтобы яподготовила его? Пожалуй, это единственно верное объяснение.

На спектакле со мной сыграли злую шутку. Когда я прихожу вквартиру продюсера, я снимаю ботинки и влезаю в большие мужские шлепанцы, чтосамо по себе достаточно комично и нелепо. Я в них путаюсь, они мне мешают, нотак придумал Юрий Митрофанович. Это то, что помогает мне, неумехе, играть. Ивправду помогает. Но в этот вечер, когда я сунула ноги в шлепанцы, оказалось,что они намертво приклеены или прибиты к полу.

— Ой, у вас тапки приклеились! — помимо воливырвалось у меня.

— Очередная выходка внука, — как ни чем не бывалоответил Гордиенко. — Не стоит снимать обувь, барышня. — А мне шепнул:

— Ничего страшного, ты справишься!

Но легко говорить ему, мастеру, с опытом и стажем, равнымвсей моей жизни. А у меня от ужаса помутилось в голове. И ч застыла.

— Ну что же вы стоите, не в дверях же мне с вамиразговаривать? — опять пришел на помощь Гордиенко. — Ох уж этапровинциальная застенчивость! — И он незаметно для зрителей, но оченьбольно ущипнул меня. Это помогло. Я очнулась и с грехом пополам доиграла своюроль. Но как только закрылся занавес, у меня помимо воли потекли слезы.

— Ну что ты ревешь? — напустился на меня ЮрийМитрофанович, — все нормально, считай, это было боевое крещение! Можносказать, — посвящение в актрисы! Но сделал это, безусловно, негодяй! Ты женеопытная.., кто-то хотел тебе напакостить… Или мне? Да, скорее всего, мнехотели напакостить.

Я посмотрела на него сквозь слезы. Кому может прийти вголову напакостить ему? Да нет, он просто успокаивает меня! Чтобы я со страхуне отказалась выйти на сцену в следующий раз.

— А где Вениамин? — спросил он вдруг.

— Не знаю! Я его сегодня видела только мельком, передспектаклем.

— Он обязан разобраться, кто это так развлекается унас.

В целях экономии и по каким-то еще соображениям всеподсобные обязанности выполняли местные мастера. Гримерша, костюмерша, двоерабочих сцены, осветитель и тэ дэ. Всех их нанял Оскар. Но я даже вообразить немогла, что кто-то из них подложит мне такую свинью. Хотя, конечно, бываетвсякое.