Гормон счастья и прочие глупости - Екатерина Вильмонт

— Бронечка, теперь шлепанцы будешь держать у себя исама приносить на сцену. Береженого Бог бережет.

— Но могут придумать что-то другое… — всхлипнула я.

— Ну вот что, хватит тут лить слезы. Приглашаю тебяпоужинать.

— Спасибо, Юрий Митрофанович, но совсем нет настроения…

— Дуреха ты! Кому-то захотелось, чтобы ты плакала, а тыи рада реветь? В конце концов, ничего страшного не произошло. Поверь, бываютистории куда хуже. Пошли-пошли.

Венька стоял у микроавтобуса. Когда все собрались, онобъявил:

— Господа, завтра у нас свободный день, сами понимаете,пятница, шабад.

— И значит, следующий спектакль у нас только ввоскресенье? — спросил Демин.

— Нет, Сергей Николаевич, шабад заканчивается в субботувечером. Й у нас спектакль в субботу. В Бат-Яме. Это совсем близко.

В этот момент раздались громкие вопли:

— Юра! Юрочка!

И к Гордиенко кинулись четыре человека — трое мужчин и однаневероятно толстая женщина. Он так обрадовался, что буквально ринулся имнавстречу. Они начали обниматься, целоваться и что-то восторженно выкрикивать.Наконец Юрий Митрофанович что-то сказал им и решительно подошел ко мне:

— Бронечка, дорогая, прости, это мои школьные друзья. Яне ожидал их увидеть всех вместе… Перенесем наш ужин на завтра, согласна?

— Ну конечно, Юрий Митрофанович, о чем речь.

Он улыбнулся и поцеловал мне руку:

— Выше носик!

По дороге Венька вдруг обнял меня и шепнул:

— Ты большая молодчина, я тобой горжусь!

— Ты о чем?

— О шлепанцах!

— Венька!

— Только не вздумай разреветься! Я предлагаю пойтивдвоем поужинать. Ты как?

— Согласна.

Я заметила, что Андрей сегодня мрачнее тучи… С чего бы?Лариса при нем, играл он сегодня прекрасно, я посмотрела… И вдруг меня какбудто что-то стукнуло — а ведь шлепанцы приклеила Лариса! Больше просто некому!Хотя зачем? Я ведь ей не конкурентка. Неужто приревновала Андрея ко мне? Нуесли так, то я могу собой гордиться!

Когда мы с Венькой сделали заказ, он тихо сказал:

— Я тебя предупреждал: держись подальше от Андрюхи. Воти дождалась.

— Ты думаешь, это Лариса?

— Уверен! Больше вроде некому, народ солидный, и потом,к тебе все прекрасно относятся. Мне даже Вовик сказал, что ты ему оченьпонравилась. И Барышева тебя хвалила. А Оскар от тебя просто в восторге и всенамекает на какого-то таинственного поклонника.

— Мне тоже намекал.

— Ты не очень на меня злишься за то, что я тебя втравилво все это, Буська?

— Нет, не очень.

— Но ты же и вправду талантливая баба. У тебя такойчудный голос, и поешь ты здорово. Может, еще не поздно пойти по этой дорожке?Записать для начала диск…

— А дальше что?

— Я попробую что-то с этим сделать. Но я горжусь нетолько и не столько тобой, сколько собой.

— Ну еще бы!

— Нет, правда, я на свой страх и риск взял на гастролисовершенно неопытную и никому не известную особу — и попал в десятку! Ты нетолько не портишь обедню, ты даже в некотором роде придаешь свежести иГордиенко, и вообще всей труппе. А что касается пения, то Лариска, если хочешьзнать, тебе в подметки не годится. Да, у нее есть определенная выучка, школа,так сказать, но нет и сотой доли твоего обаяния. Вот она и бесится.

— А я думала, она не из-за этого…

— Не из-за этого тоже… Хотя я, честно говоря, непонимаю, почему они не расходятся. Она же лажает его на каждом шагу, не знаю,как еще у него башка не отвалилась от тяжести рогов.

— Дуэт «Рожки да ножки»! — произнесла я вслух своюдавешнюю придумку.

Венька посмотрел на меня и чуть не упал со стула:

— Буська! Блеск! Сама придумала?

— А то кто же?

— Я тебя обожаю!

Мне показалось, что сейчас самый подходящий момент, и явытащила из сумки фотографию Венчика:

— Посмотри!

— Что это за чудо?

— Нравится?

— Красота! Кто такой?

— Это… Бенчик!

— Его мама хочет, чтобы его снимали в кино?

— Не думаю? А ты знаешь, чей он сын?

— Понятия не имею. Господи помилуй, неужто Андрюхин?

— При чем тут Андрюха? Это мой двоюродный племянник.

— Какой еще двоюродный племянник?

— Ну а кем же мне приходится твои сын'?

— Мой сын? У меня нет никакого сына, — испуганнопробормотал Венька.

— Есть, как видишь. И он жутко похож на твои детскиефотографии.

— Что ты несешь? Откуда? Это такой дурацкий розыгрыш?

— Нет, — покачала я головой. — Ты отдыхал наКипре?

— Отдыхал… Давно… И что?

— А то, что ты там.., сделал одно неосторожноедвижение.

— Какое движение, что ты лепишь?

— Неосторожное. По Жванецкому — Постой, постой… Тыхочешь сказать… Но каким боком ты…

— Венька, выслушай меня спокойно.

— Это вранье… Парень, конечно, красавчик, но я тут нипри чем!

— Послушай, ко мне пришла бабушка той девицы…

— Она уже тогда не была девицей. И вообще… Если хочешьзнать, она меня почти изнасиловала… Я от нее бегал…

— Но не убежал?

— Нет. Я ее пожалел.

— И бот результат.

Он выглядел совершенно несчастным.

— А ведь малый и вправду на меня похож… Так чего хотелабабка? Черт, я даже не помню, как ту.., как ее звали. Хоть убей!

— Соня.

— Да-да, действительно… Кстати, ненавижу имя Соня. Апарня как звать?

— Бенчик.

— Вениамин?

— Бенином.

— Черт знает что, Бенцион! Беня Крик, а я, выходит, ужеМендель Крик? — И вдруг он как-то странно хмыкнул.

— Ты чего?

— Понимаешь, у меня в Москве сейчас девушка… Ее Марусейзвать. Точь в точь Мендель Крик.

— Только без Нехамы и Левки. Хотя теперь я не поручусь,что где-то не подрастает еще и Левка.

— Кошмар! Но это все хохмочки. Бабель, конечно,гениальный писатель, но что я теперь должен делать? И почему бабка этойокаянной Сони явилась к тебе? Что за дела? И чего от меня хотят?