Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым - Джеймс Холлис

Теперь уже Иов – не прежний послушный мальчик перед лицом строгого, но предсказуемого божества, но взрослый человек, потрясенный до глубины души. Он коренным образом пересматривает прежние взгляды на мир и свое место в нем, иначе говоря, переживает то самое крушение устоев, что ожидает и всех нас в самых различных областях. С детских лет каждый, подобно Иову, отдает дань магическому мышлению, с полной уверенностью, что можно заключать сделки с миром и его божествами. Такие «сделки» отчасти представляют собой попытку защитить уязвимое Я перед лицом всемогущей и зачастую непостижимой вселенной. (В молодости и я верил, что правильное поведение, правильные устремления и прилежная учеба помогут выстроить жизнь в нужном направлении. Но у психе были свои планы. Смириться перед психе – первый шаг к тому, чтобы увидеть различие между знанием и мудростью.) Однако подобные сделки с вселенной – не более чем наши фантазии и едва ли имеют какое-то отношение к реальности. Подобно тому как мы изобретаем выдумки масштабом поменьше, чтобы чувствовать себя в безопасности, такие «сделки» с миром непроизвольно принижают и нас, и окружающих стремлением ограничить и контролировать их автономию.

Современных версий контракта, якобы заключенного со вселенной, существует немало. Для одних это предположение начинается с уступчивости в отношениях с родителями и далее с их суррогатами в виде общественных институтов, неприкрыто навязывающих кодекс поведения, обещающих награду послушному. (Вот откуда берется уверенность в том, что нас-то точно не выставят за ворота, когда начнутся сокращения в компании, которой отдано столько сил и трудов.) Другие же убеждены в том, что за добро всегда и везде воздастся только добром и никак иначе. Для кого-то еще предполагаемый контракт выливается в ожидание того, что здоровые привычки, здоровая духовность, здоровая диета плюс регулярный психоанализ помогут уберечься от рака. И все же рано или поздно жизнь поставит нас не просто перед разочарованием – это будет нечто худшее, полное крушение иллюзий в отношении того самого негласно подразумевавшегося «контракта», которому мы так старательно служили. Кто не чувствовал себя преданным самой Вселенной, особенно когда непосредственный источник «предательства» было не так просто определить? Кто не опускал руки в отчаянии, убедившись, что житейские ориентиры, надежная карта реальности, четкий план действий и ожидание закономерного результата – все в единый миг оказывалось перечеркнуто? И сколько бы ни было страданий во внешнем мире, это другое, духовное страдание, утрата азов понимания мира и того, на чем он зиждется, куда больше потрясает устои прежней веры.

Время от времени все мы теряем из виду эту перспективу, свой навык бороться с трудностями и выходить из борьбы победителем. Каждая из крупиц негативного опыта будет восприниматься как кризис; собственно, это и есть кризис мировоззренческой системы. Подобные потрясения оказываются не только экзистенциальной травмой, но и способны глубоко ранить духовно. Кризис выражается и во внешнем страдании – мы мучительно переживаем утрату непосредственного смысла жизни, и чувства взаимной связи с загадкой мироздания. Друзья, на которых мы рассчитывали, личная безопасность, которая продлится, как казалось, целую вечность, спокойная уверенность в том, что нам помогут стать на ноги, если мы упадем, – все эти предположения в сотнях и тысячах вариаций однажды развеются как дым. Этот возможный поворот событий и коллективное разочарование выразил Роберт Фрост в своем насмешливом двустишии:

Прости, Господи, мою маленькую шутку в твой адрес,

И я прощу твою большую – в мой.

Это предательство со стороны другого – Бога, любимого, друга, корпорации – по сути оказывается изменой упованию на предсказуемость мира и возможность управлять им. Становясь старше, мы становимся свидетелями того, как раз за разом оказывается посрамлено наше чувство Я, убежденность в собственном всесилии и способности контролировать исход событий. В свое время ребенку казалось, что его желания правят миром, а юноша полагал, что отвага города берет. Ну, а второй половине жизни поневоле приходится утешаться более трезвой мудростью, основанной на смиренном понимании собственной ограниченности и непостижимости мира. И не оттого ли так просто бывает опустить руки, отказаться от риска в серьезных делах или с легкостью опуститься до цинизма, язвительных насмешек над надеждой или оглушать себя алкоголем в страхе перед болезненной утратой еще одной иллюзии?

И снова же в опыте страдания возникает и приглашение к чему-то большему. Как узнал наш брат Иов, все эти надуманные контракты – не более чем иллюзорная попытка Эго держать все под своим контролем. Мы узнаём, что жизнь куда сильней и загадочней, несет в себе больше риска, чем можно было помыслить. Да, такое открытие может кого угодно лишить покоя, однако смирение и трезвый взгляд на положение вещей лишь расширит духовные горизонты. Мир более загадочен и менее предсказуем, более автономен и менее управляем, он многообразен и сложен, бесконечен и непознаваем, и в этом мире нам по плечу куда больше замечательных свершений, чем мечталось даже в молодые годы.

Согласно эпическому преданию, на своем долгом пути домой Одиссею довелось преодолеть немало преград. В их числе были сталкивающиеся скалы – Симплегады, грозившие раздавить его легкое суденышко. Так и мы с вами подчас оказываемся в тисках соперничающих сил, противоборствующих ценностей и со страхом ждем, что они вот-вот раздавят нашу хрупкую душу. Даже делая самые первые самостоятельные шаги в жизни, нам постоянно приходится сталкиваться с соперничающими программами. Как мы уже убедились, первая половина жизни в большинстве случаев проходит под знаком социальной программы, которую можно сформулировать следующим образом: «Как мне вступить в этот мир, как отделиться от родителей, найти спутника жизни, свою карьеру и общественную самоидентичность?» Можно сказать и по-другому: «Чего требует от меня мир и какие ресурсы могу я мобилизовать, чтобы соответствовать его требованиям?» Но во второй половине жизни стрелка компаса отклоняется, и программа смещается к переосмыслению личного опыта в контексте более широкого порядка вещей, а заодно меняется и постановка вопроса: «Чего просит от меня душа? Ради чего все это, какой смысл во всем том, что мне довелось пережить и испытать?» Вопрос о смысле со всей необходимостью ставит задачу появления иной программы. Если программа первой половины жизни – социальная, то есть соответствия требованиям и ожиданиям окружения, то вопросы второй половины жизни – духовные, затрагивающие более обширную тему смысла.

Психология первой половины жизни мотивируется фантазией приобретения: обретением сил, чтобы Эго могло справиться с отделением, с явным родительским диктатом, обретением статуса в мире, будь то собственность, семья или место в обществе. Вторая же половина жизни просит, в конечном итоге даже требует от нас оставления: оставить самоотождествление с собственностью, ролями, статусом, условной личностью и обратить свой взгляд к другим ценностям, прошедшим внутреннюю проверку.

Незавидная ситуация обычного человека, который оказывается в тупике, когда одна за другой отпадают прежние роли и уходят люди, поддерживавшие его чувство Я, прослежена в фильме «О Шмидте» с Джеком Николсоном в главной роли. Фирма, в которой работал герой фильма, спроваживает его на пенсию, жена умирает, дочь уезжает, выходит замуж и начинает жизнь своей жизнью, и он остается в полном одиночестве в стенах дома. Как зомби, он шарахается из стороны в сторону. Наконец ему удается нащупать ту призрачную нить, единственную духовную или человеческую связь, которая еще остается у него, – это сирота, которого он поддерживает в далекой Африке. Связь крайне непрочная, но она предполагает, что просто необходимо искать те новые пути, какими может проявить себя душа. В противном случае депрессия приведет его к преждевременной кончине. К чести создателей фильма, лента обошлась без типичной голливудской развязки – скорей, зрителю дают понять, что прежняя жизнь героя закончилась, а задача создания новой лишь только начата. Вот только была ли у Шмидта эта прежняя жизнь, вне тех структур поддержки, на создание которых ушли годы и десятилетия? И с какой целью они создавались – не для того ли, чтобы помочь уклониться от прямых и откровенных вопросов? И поможет ли ему новая жизнь уяснить для себя, как быть дальше и что теперь делать в новом мире? Пожалуй, это уже тема для другого фильма. Раньше или позже, но все то, что мы отложили в долгий ящик, непременно вцепится в задницу бульдожьей хваткой, и это прекрасно показано в фильме «О Шмидте».