Почти нормальная семья - Маттиас Эдвардссон

Я переводил взгляд с одного на другого в надежде, что кто-нибудь скажет все как есть, но они могли выдавить из себя лишь обрывки невнятных фраз.

В конце концов Моника поднялась и взяла меня за руку. В приходе она работала со времен святого Ансгара[11] – и всех объединяла, как скала, на которую мы могли опереться.

– Пошли, – сказала она и повела меня по коридору, пока мой мозг по-прежнему работал на холостых оборотах.

Мы сели друг против друга в низких креслах в ее кабинете. Моника положила мне на колени свои украшенные перстнями руки и подалась вперед, вкрадчиво глядя на меня кошачьими глазами.

– Как ты считаешь, Моника, что мы сделали неправильно?

Она положила руки мне на локти и горестно покачала головой.

– Вы ни в чем не виноваты, – сказала она. – У Бога свой план, смысла которого нам пока не дано постигнуть.

Все внутри меня требовало послать Монику подальше вместе с Богом, но, к счастью, я сдержался и поблагодарил ее за заботу.

– Отправляйся домой, тебе надо хорошенько отдохнуть. Позаботься об Ульрике, – сказала Моника и обняла меня. – Я буду молиться за вас. И за Стеллу.

В тот момент эти слова звучали фальшиво и жалко.

Сейчас мне остается лишь сожалеть, что я не последовал совету Моники.

От волнения я буквально не находил себе места. Густой туман в голове начал понемногу рассеиваться, а сердце царапалось в груди, как терьер. Тело требовало, чтобы я побежал, вырвался из мучительного, липкого настоящего; и я побежал – или, по крайней мере, пошел – и наматывал километр за километром, пока спина не покрылась по`том.

Спустившись вниз к городу и оставив позади молокозавод, я размышлял о том, как все сложилось бы, подай мы тогда заявление в полицию на Робина. Он изнасиловал Стеллу, и мы позволили ему выйти сухим из воды. Какие выводы могла сделать из всего этого наша дочь? Что мы за родители такие?

На шее отчаянно пульсировала жилка, мышцы подрагивали. Проходя мимо площадки для выгула собак на Южной эспланаде, я прибавил шагу.

При виде таблички «Тульгатан» что-то кольнуло у меня в груди. Здесь живет бывшая подружка Кристофера Ольсена. Блумберг прочел нам ее адрес. Я просто не мог пройти мимо.

Решение не подавать на Робина в полицию во многом было принято благодаря Ульрике. Не то чтобы я пытался переложить на нее ответственность, но, если бы не возражения Ульрики, я наверняка постарался бы засудить эту скотину.

Я прижал его к стене в корпусе вожатых, мой кулак уже взмыл в воздух, но в последнюю секунду мне удалось взять себя в руки. Вместо этого я схватил Стеллу, поволок ее через рощу и затолкал в машину. Как мы доехали до дому, я не помню.

Ульрика полагала, что мы должны срочно отвезти Стеллу в больницу, я же считал, что следует немедленно позвонить в полицию.

– Это изнасилование, – заявил я. – Даже если Стелла добровольно последовала с ним в корпус вожатых. Даже если она проявила инициативу.

Ульрика нервным шагом ходила туда-сюда по кухне.

– Просто не знаю, как лучше поступить, – сказала она.

– Не хочешь же ты сказать, что на Стелле лежит ответственность за случившееся? Ведь она ребенок!

– В глазах закона – нет. Ей исполнилось пятнадцать.

Ульрика остановилась у окна. Плечи у нее тряслись.

– Я слишком хорошо представляю себе, как проходят такие процессы. Сама побывала на нескольких.

Я почти забыл об этом, но за пару лет до того Ульрика защищала в суде парня, которого вместе с другими обвиняли в групповом изнасиловании. Какой скандал начался, когда суд всех их оправдал!

– Они наедут на нее, как танки, – проговорила Ульрика. – Обсосут каждую подробность. Что она сказала, что она сделала, что на ней было надето.

– Прекрати! – воскликнул я. – Ведь жертва – она.

– Понимаю. И все понимают. Но на суде решающим будет то, кто что делал, какую инициативу проявляла Стелла, как она вела себя до события и после него. Адвокат защиты будет хвататься за любую информацию, способную посеять сомнения.

Я подошел к окну и обнял жену за талию:

– Так не должно быть. Это несправедливо.

Ульрика погладила меня по руке:

– Не знаю, бывает ли по-другому.

Позднее вечером она поделилась со мной самыми отвратительными подробностями, которые пытаются выудить на суде у девочки, пострадавшей от насилия. Я был потрясен. До этого момента я не считал себя наивным, но факт остается фактом – меня чуть не стошнило, когда мне стало ясно, как проходит рассмотрение подобного дела. Само собой, я слышал и читал об адвокатах, которые спрашивали потерпевшую, какой длины у нее была юбка и сколько алкоголя она выпила, но считал, что все это крайности и исключения. Только теперь я понял, что в таких делах это скорее повседневная практика.

Раньше мне бы и в голову не пришло советовать кому-либо, в особенности собственной дочери, не обращаться в полицию, не полагаться на систему, не добиваться правосудия, но, когда я начал понимать, чем все это чревато для Стеллы, что ей придется пережить, мне пришлось пересмотреть свое мнение.

– Что для тебя важнее, – спросила Ульрика, когда мы уже легли в постель, – чтобы Стелла вышла из этой истории с минимальными потерями или чтобы Робин был наказан?

Словно существовало какое-то противопоставление. Почему нельзя было добиться и того и другого? Сегодня я жалею, что не поставил под сомнение ту черно-белую картину, которую нарисовала мне Ульрика, что не настоял на своем, не добился правосудия.

Наше предательство по отношению к Стелле было непростительно.

Я подошел к первому попавшемуся подъезду на Тульгатан. Всего лишь взглянуть.

Может быть, за этой стеной сидит сейчас Линда Лукинд, бывшая сожительница Кристофера Ольсена? Кажется, Блумберг был уверен, что она имеет отношение к убийству.

Сердце застучало чаще, когда я стал читать фамилии возле домофона. Йербринг, Самуэльсон, Макка. Никаких Лукиндов.

Я двинулся к следующему подъезду.

По крайней мере, Линда Лукинд могла бы помочь мне понять, она могла бы рассказать мне о Кристофере Ольсене. Возможно, у нее есть какие-то мысли по поводу того, где он мог познакомиться со Стеллой и что между ними происходило.

У третьего подъезда я нашел, что искал. Лукинд, третий этаж. Я долго стоял, уставившись на это имя. Что я, собственно, затеял?

Я нажал на ручку двери. Закрыто. Наклонился, заглянул через стекло в подъезд. Что я ей скажу? Как смогу объяснить, кто я такой, не испугав ее? В ее глазах я буду выглядеть сумасшедшим. А что, если она вызовет полицию?