Любовь до гроба - Анна Орлова

— А вы чудесно пишете музыку. Никогда бы не подумала… — она запнулась.

— Не подумали бы, что дракон — это не просто огромный неразумный ящер? — закончил Шеранн насмешливо.

— Да! — не стала скрывать София и дерзко заметила: — Всегда полагала, что драконы ближе к животным!

— Конечно, — не стал спорить тот и добавил поддразнивающе: — Но не стоит нас недооценивать.

Молодая женщина не нашлась, что ответить.

Остаток вечера дракон вел себя весьма галантно, более не смущал Софию дерзкими разговорами и держался с достоинством.

А вот господин Рельский отчего-то сделался мрачным и почти не принимал участия в беседе. Он не жаловался, однако София сочла, что у него снова разболелась голова и не стала его тревожить, целиком сосредоточившись на разговоре с Елизаветой и Шеранном, который оказался неожиданно приятным собеседником.

Когда гости откланялись, София поскорее улеглась в постель. День выдался насыщенным, а потому мысли еще некоторое время не давали ей уснуть, навязчиво крутились в голове.

"Я была неправа относительно Шеранна, — рассудила она в полудреме. — Он вовсе не такой бесчеловечный и неприятный тип…"

Новый день наступил для Софии необыкновенно рано. Она проснулась, едва часы пробили пять, и с немалым удивлением осознала, что прекрасно выспалась.

Молодая женщина приподнялась на постели, зябко поежилась — ночи еще были холодными, а топить камин в спальне считалось непомерной роскошью. Как же плохо быть бедной! Считать каждое полено в очаге и каждый кусочек масла к завтраку, жечь дешевые (нестерпимо коптящие и воняющие) сальные свечи, носить одно и то же платье…

Однако долго сожалеть о том, чего не изменить, совершенно не в характере Софии.

Она отбросила одеяло, опасливо потрогала босой ногой пол, как кошка пробует лапой воду, вздохнула и на цыпочках пробежала к окну.

Госпожа Чернова, конечно, могла приказать растопить камин, вот только настоять на исполнении оного приказа было, по меньшей мере, затруднительно.

"У всех слуги, как слуги, а у меня няньки!" — подумала София со смешанным чувством нежности и раздражения. Бесспорно, такая забота отрадна, но домовые чрезмерно опекали как саму хозяйку, так и ее финансы. Это заставляло госпожу Чернову еще сильнее горевать о смерти супруга, в присутствии которого домовые делались шелковыми. Она вспомнила, как всего лишь иронично приподнятая бровь господина Чернова заставляла норовистых слуг смущенно и послушно выполнять все распоряжения…

София будто воочию увидала, как морщится Лея и занудным тоном выговаривает хозяйке о неразумности чрезмерных трат, приводит веские доводы и оперирует точными цифрами. А Стен, несомненно, лишь прикурит свою непременную трубку (редчайший случай — домовой пристрастился к сугубо человеческой дурной привычке, и более того, чрезвычайно гордился своей оригинальностью) и пробормочет что-то вроде: "Гипергедония!"

Страстью Стена являлись философские трактаты, коих в библиотеке Чернов-парка насчитывалось немало, и он любил вставить какое-нибудь краткое, но ёмкое словцо. Возможность ввернуть нечто заковыристое и глубокомысленное доставляла ему несказанное удовольствие, и домовой охотно пользовался любым поводом для этого. Впрочем, его реплики понимала только хозяйка, что внушало домовому немалое к ней почтение.

Госпожа Чернова чуть улыбнулась, понимая, что домовые тайком гордились ею, хотя не упускали случая поворчать.

София не получила академического образования и даже не имела гувернантки, но ее никак нельзя было назвать невежественной — в семье профессора невозможно оставаться малограмотной.

Отец еще в малолетстве учил детей читать, декламировал им древние трактаты вместо сказок и взахлеб рассказывал о последних открытиях и научных загадках…

Мать же, на первый взгляд кроткая и тихая, правила домом воистину железной рукой, не позволяя отпрыскам увиливать от занятий, а иногда и сама рассказывала о далеком Муспельхейме, огненной стране, откуда она была родом. Профессор встретился с нею в одной из своих экспедиций и увез с собою, проигнорировав мнение как родни девушки, так и соображения своих сородичей. Матери Софии наверняка нелегко было обучиться правилам поведения в приличном обществе, да и заставить упертый и закоснелый в своих предрассудках свет принять дикарку, к тому же из враждебной Мидгарду страны, — задача весьма нелегкая. Но она оказалась вполне по плечу мягкой с виду девушке, последовавшей за любимым в прямом смысле на край света, хотя семейство все равно предпочитало по возможности не афишировать ее происхождение. Впрочем, она быстро приобрела положенные манеры и светский лоск, а вскорости родила одного за другим четверых детей. После выхода на покой профессор удалился подальше от шумного Альвхейма, и выбрал тихий городок, неподалеку от которого приобрел имение.

София припомнила, как вся семья ненастными зимними вечерами усаживалась у камина и зачарованно слушала негромкое повествование о стране, покрытой раскаленными песками. Нелюдимый, опасный, но невыразимо прекрасный край, исковерканный Рагнарёком, и потому малопригодный для жизни.

Там яростное солнце было готово днем сжечь все живое дотла, а ночью ледяной ветер пронизывал до костей. Там самая большая ценность — вода. Там люди живут кланами, объединяясь ради битвы за жизнь с безжалостной пустыней. Там небо похоже на бирюзу — такое же яркое и безжизненное…

Когда-то Муспельхейм принадлежал огненным великанам. Во время Рагнарек они устремились на север, подобно южному ветру, стремясь предать огню все живое. Последняя битва дорого им обошлась — в живых остались лишь пятеро, впоследствии принявших под свою руку весь остаток Муспельхейма. Они дозволили жить в своих землях лишь людям и оркам, даже помогали, требуя взамен беспрекословного повиновения.

Странные обычаи и непривычная пища, старинные легенды и тяготы жизни в пустыне — все это будто оживало во всей пугающей дикости и величии…

Молодая женщина печально улыбнулась, вспомнив родителей и те волшебные дни детства. Сколько лет прошло, а воспоминания как живые! Помнится, она тайком мечтала побывать на родине матери, увидеть собственными глазами все, что та живописала…

Но маленькая девочка выросла и научилась понимать, что Муспельхейм — давний враг ее родного Мидгарда, что война — вещь далеко не столь благородная, как пишут в романах, а одинокую женщину, вступившую на земли пустынной страны, ждут вовсе не приключения, если оными не считать, конечно же, продажу в чей-то гарем…

Мало кто из северных жителей осмеливался ступать на огненные земли, ведь великан Сурт, владыка Муспельхейма, ненавидел Мидгард. Со времен Последней битвы великаны рвались на север, где находилась роща Ходдмимир, неподвластная пламени и огненному мечу Сурта…

Теперь же, после трагической гибели родителей, Софии было мучительно, но одновременно удивительно сладостно вспоминать безмятежные дни детства.