Гобелен с пастушкой Катей. Книга 3. Критский бык - Наталия Новохатская

– А в последние полгода Костя интересовался искусством, разным и очень дорогим. Геммы и камеи, мы ездили к одному старичку, у него трофейные сокровища, с ума сойти какой ценности. Ещё смотрели эмали, старинные гравюры, картины, видели скульптуру из драгоценных камней и золота с платиной. Костя ничего не покупал, мы ездили смотреть, и дочка Даречка с нами, это когда ювелирную скульптуру видели

2

– Ты права, дитя мое, данная информация меняет дело, – согласился Валентин, дослушав механический доклад с живыми комментариями. – Не коренным образом, но позитивные гвоздик с веревочкой в наличии, теперь стоит поискать, что туда можно подвесить.

Мы как раз ехали по набережной от дома Ирочки, куда ее завезли, но приглашения в гости не приняли и дворца на крыше не осмотрели. А жаль. Дела диктовали иной маршрут следования, вернее, небольшой диктофончик, спрятанный в моей сумке, интересовал Вальку больше, чем светское обхождение чарующей Ирочки. Маленькие хитрости сильно облегчали жизнь современным детективам, вот и обильные разговоры с Ирочкой не надо запоминать, Валька прослушал в машине, остановившись у гранитного парапета с видом на речную гладь.

– В таком контексте твоя побочная галерея начинает иметь смысл. Покойник Костя активно интересовался искусством, а возле места нахождения тела обнаружилась точка, где искусством промышляют. Разумеется, там стоит покопать внимательнее, даю тебе карт с бланшем, ройся в искусстве, посматривай на персонал – сама знаешь. Да, спешу вывесить на стенку благодарность, галерейку вычислила и приметила, даже жучок туда закинула – девочек Мизинцевых. Еще раз хвалю, будет премия, – Валька никак не мог остановиться, а мне хотелось дальше.

– Ладно, Отче, что-то ты развёз, ломишься в открытую дверь, а как насчет остальных гвоздей с веревочками? Нам Ирочка полную сумку насыпала: наследство, дочка Даречка, третья женщина, а главное, подозреваемая в убийстве Нина Уланская. Я понимаю, что 99 из наличных процентов – дамские измышления на почве обиды и ревности. Но одно зернышко из 99-ти штук плевел, как ты думаешь, может иметь место? – поинтересовалась я.

– Вопрос не ко мне, дитятко, это и есть твое задание, – охотно ответил Валентин. – Покопайся в куче мусора, которую нам очаровашка Ира накидала, перебери, отложи в сторону каждое зернышко и рассыпь их перед Ниною Уланской. Там и увидим, на что она станет клевать. Дамскую карту изволь разыгрывать сама, я на подхвате – подай, принеси, забери. Ну, планчик, разумеется, предложишь, даю один день, потом двинешься к Нине, я сообщу когда. Извини, забыл, вернее напоминаю, в планчике обведи рамочкой вопрос: с кем Костя собирался ехать на отдых. Такую штучку даже Ириша сообразила. А ты от большого ума не забудь, пожалуйста.

– Если говорить не о гвоздях, а о зерне, Отче Валечка, то изволь заметить, что ты меня держишь на скудном пайке. Поди, узнай, раскопай, принеси… Мелкая ролишка на выход, «кушать подано», а где сверхзадача? Откуда я тебе возьму зерно? Чему нас Константин Сергеевич учил, Станиславский? – под занавес вопросила я.

– Всё, приехали, театральная критикесса вошла в роль, зерно и сверхзадача, спасите-помогите, – вместо ответа заглумился Валька. – Театровед у меня завелся не ко времени и систему Станиславского приволок не к месту. Надо понимать, опять посягаешь на чужие секреты? Ладно, я добрый, я скажу, но после, идёт?

– После чего? Смотри, я дурочек наваляю, как ты любишь выражаться, исключительно от общего незнания предмета. А ты потом станешь меня срамить. Мол, куда влезла, чего понаделала? Мне будет обидно.

– Тут, прелестное дитятко, палка о двух концах. Ты способна свалять дурочек и при полном знании предмета, а навешают мне, прошу учесть. Ты, крошка, в моих делах одновременно бесценна и опасна. Были прецеденты, сама знаешь, твоя мнимая добродетель иной раз хуже непредсказуемости, извини великодушно. Кстати, ещё раз прости, сейчас ты взрывоопасна на почве личных огорчений. Я не зверь какой-нибудь, я вникаю, в каком ты состоянии и хватаешься за дела, чтобы выбить из прелестной головы и прочих мест…

– Не-а, обознатушки-перепрятушки, – доложила я. – Не трать забот втуне и не волнуйся, я проехала и почти забыла, мерси за внимание, больше не надо. Но пошлое любопытство гложет, ну не без того, меня покойный Костя Рыбалов интересует, хочется знать о нём больше.

– Кошмар какой-то, неужели ты дошла до некрофилии? – притворно ужаснулся Валентин. – Мёртвый лев интереснее живого юноши? Ну, ты даёшь, снимаю шляпу, вот это самолечение! Хотя, извини в десятый раз, но с утречка показалось, что ты не с покойничками общалась и не на кладбище потеряла неназываемые предметы гардероба.

– А я-то думала, куда они делись? – беспечно обронила я. – Искала дома, а оказывается, что…

– Да-да, ты подробнее расскажи, что и где оказалось, – вновь заглумился Валька.

– А ты, друг мой любезный, фетишист или вуайер? – я не дала себя в обиду и показала эрудицию.

– Чего, чего? Мы люди простые, но таких слов не знаем, – солгал Валька.

– Не прибедняйся, некрофилию мне сразу пришил, а теперь застеснялся, – заметила я, далее прочла лекцию. – Хорошо, что хоть Антошу отпустил на Чистых Прудах, а то бы он наслушался. Пришлось бы объяснить, что нормальный взрослый мужик не интересуется подробностями любовных похождений посторонних дам, тем более предметами их исподнего гардероба. Я не спрашиваю у тебя…

– Отбой воздушной тревоги, угомонись дитя! – воззвал Валентин. – Аз грешный, излишне любопытный, всё съел, понял, взял взад, включая те самые предметы. Не буйствуй, вернись к работе. А про дела любимого тобою загробно Кости Рыбалова я поведаю после визита к Нине Уланской. Сначала послушай ее, потом берись за меня, потроши на доброе здоровье, я только поприветствую интерес к делу. Идёт?

– Хорошо, Валюша, давай взаимно остынем и не станем держать сердца. Нескромные намеки я сама обожаю, но соблюдая меру, – согласилась я. – Воленс-ноленс, а сказывается мамино викторианское воспитание, если не в деле, так на словах.

– Ладно, викторианская, она же тургеневская барышня, мы почти доехали, я тебя бросаю у дома, и будь такая добренькая, поработай скорбной головкой, Нина – это тебе не Ирочка!

– Учли, господин управляющий, ждем ваших писем!

Вернувшись домой засветло, я не стала терять времени на ужин, взяла из холодильника банку йогурта и приступила к «ВРАН» овскому заданию. Как-то всегда получалось, что редакторская деятельность шла у меня на десерт, когда прекращалось дневное коловращение, а голова практически не работала. Наверное, сказывался факт, что редактировать я могла в болезни, во сне и в гробу, вне зависимости от состояния текста и качества беллетристики. Два листа зараз, дневную редакторскую норму, я исполняла между ужином и сном без особого напряжения, бывало, что и за приятной беседой, разнообразя её цитатами из рукописи.

Оригинальную книжку про драконов, никогда не спящих, я почти одолела урывками предыдущей ночи, всего-то десять листов простенького английского текста. Теперь следовало раскладывать рукопись и знакомиться с работой ученого переводчика, гностика и медиевиста, свалившегося на мою голову на пару с драконом. Судя по первому впечатлению, медиевист без имени и фамилии (он поскромничал и нигде себя не указал) с делом справлялся и даже обладал стилем, что случается нечасто. В его изложении юноша-подросток вышел из пещеры, где старый маг учил его премудростям и нечаянно нашел себе ещё одного учителя. Понятное дело, что на очереди стояли боевые искусства…