Охота на охотника - Владислав Морозов

Графиня ничего не ответила на это. А что тут можно было сказать? Все равно мы с ней в тот момент решительно ни на что не влияли.

Кстати, уже потом, после своего возвращения, я не нашел в доступных источниках никаких вменяемых данных про этот авианалет. В английских публикациях упоминался только крупный налет бомбардировочного командования RAF на Берлин в ночь с 13-го на 14 августа 1944 года. И якобы во время этого налета 14 бомбардировщиков «Москито» В.Mk.IX из состава 139-й бомбардировочной эскадрильи Королевских ВВС, решая локальные задачи по отвлечению германской ПВО от основной массы участвовавших в налете самолетов, нанесла бомбовые удары по целям в 50 км южнее Берлина. «Москито» 139-й аэ в эту ночь действовали звеньями, пытаясь поразить объекты ПВО противника и железнодорожные узлы. Якобы при сбросе ими бомб в районе г. Каффштайн на земле наблюдалось несколько вторичных взрывов и большой пожар. Там же приводились «уточнения и комментарии», позаимствованные якобы из немецких источников. В них, в частности, было сказано о том, что в результате удара «Москито» был «нанесен некоторый ущерб одной из батарей ПВО». А в самом городе бомбы, якобы, попали в «продовольственный склад», на котором, помимо прочего, хранилось «более десяти тонн маргарина», из-за чего, якобы, и возник «сильный пожар». Казенно отмечалось, что в результате этого налета в Каффштайне и окрестностях было 35 убитых и около 70 раненых, а один из бомбардировщиков 139-й эскадрильи на обратном пути был подбит зенитками и, не сумев дотянуть до аэродрома базирования, вынужденно сел во Франции, в районе Кана. «Москито» после вынужденной посадки ремонту не подлежал, а его экипаж отделался ушибами и ссадинами. И, заметьте, там почему-то не было ни единого слова про башни ПВО или научный комплекс Аненербе, который в немецких фронтовых сводках почему-то превратился в некий «склад маргарина». Странно, конечно, слов нет, но, может быть, с точки зрения сохранения секретности, все это звучало и не так уж неубедительно. В конце концов, кого, спустя десятилетия, вообще мог заинтересовать подобный сверхлокальный эпизод той, занявшей полсвета, войны?

Бьющая по барабанным перепонкам пальба зениток постепенно стихла, а примерно через час, когда наконец дали отбой воздушной тревоги, на соседней Schillerstrasse мелькнул темный фургон на шасси «мерседесовской» полуторки, со светомаскировочными чехлами на фарах. Машина резко повернула и остановилась прямо возле нашего дома. Хлопнула дверца, и с места рядом с шофером вылез наш дорогой Руди. Это было ожидаемо и в то же время неожиданно.

Когда он вошел, я заметил, что наш незадачливый немецкий друган за время отсутствия успел умыться и почистить одежду. И сразу с порога он сообщил, что, с большим трудом, сумел ненадолго отлучиться с объекта исключительно для того, чтобы отвезти кое-какое уцелевшее электрооборудование обратно на склад. Соответственно, он велел нам (всем троим, включая Жупишкина) срочно грузиться в стоявший у дверей фургон. При погрузке в наполовину заполненный какими-то коробками из плотного коричневого картона и деревянными ящиками кузов мне категорически не понравилось, как затихарившийся в полутьме своей кабины упитанный гражданский водила как-то уж слишком внимательно рассматривает нас из-под козырька низко надвинутой бюргерской кепки. Разместив облачившуюся по случаю дороги в серый летний плащ графиню в кузове словно величайшую ценность и сложив в угол наши чемоданы, мы с Жупишкиными закрыли задние двери фургона, и машина поехала.

Наблюдать за процессом движения можно было только через два небольших прямоугольных окошка во все тех же задних дверях провонявшего синтетическим бензином и канифолью фургона. Окошки были прилично запылены, но я все-таки сумел понять, что мы отъехали километров на десять на восток от Каффштайна.

Проехав поворот, украшенный надписью на дорожном указателе «Fauler Sumpf» (интересно, с чего такое название, никаких болот вокруг вроде бы не было, да и гнилью нигде тоже не воняло?), наш фургон остановился в полной темноте возле какого-то обсаженного липами, потрепанного и явно нежилого (оконные ставни были плотно закрыты, краска на стенах облупилась, крытая непонятно чем темная крыша выглядела неровно) одноэтажного загородного дома. Впрочем, если принимать во внимание обширное чердачное пространство, строение можно было считать и двухэтажным. Интересно что это была за хата – местный вариант загородной дачи? Место, куда мы приехали, живо напомнило мне тот дом, где инженер Гарин, было дело, изрезал на куски своим забавным агрегатом Гастона Леклера (он же «Утиный Нос») и его не ожидавших такой наглости подельников. Разумеется, имея в виду позднесоветскую экранизацию романа Алексея Толстого, ту, что называлась «Крах инженера Гарина». В нескольких сотнях метров позади дома просматривались в темноте еще несколько силуэтов похожих домов. И везде одно и то же – закрытые ставни и ни огонька. Заброшенный дачный поселок? Не то чтобы мне все это сильно понравилось.

Над Каффштайном стояло зарево. А где-то за горизонтом, в той стороне, где был Берлин, продолжала звучать далекая стрельба тяжелых зениток.

Руди отпер ключом дверь дома, мы сгрузились и первым делом внесли багаж в дом. Внутри была пылища и накрытая светлыми матерчатыми чехлами мебель, на которую мы натыкались в темноте. Почему-то опять вспомнился толстовский Гастон Утиный Нос, было дело, выговаривавший Роллингу насчет того, что в квартире убитого Виктора Ленуара был пыльный пол, что было сочтено им за явный признак бесстыжей подставы. Ката передвигалась по этому самому полу брезгливо-осторожно и, пройдя между двумя креслами, осталась стоять, видимо не желая пачкать свои модельные туфли. Вася Жупишкин, едва войдя внутрь, несколько раз чихнул. Вот же нежная натура, мля…

Судя по всему, на этой самой «даче» в последние три-четыре года точно никого не было. Это косвенно подтверждал висевший на одной стене календарь за 1940-й год, на котором я с большим трудом рассмотрел в темноте цифры и какой-то норвежский пейзаж с елками и фьодами – это был год больших и так и не сбывшихся надежд для здешнего Дриттенрайха. Но вот пыли в доме, на мой взгляд, было как-то маловато (по роду деятельности меня иногда заносило в дома и квартиры, где не жили десятилетиями, причем там общую запущенность иногда дополняли трупаки разной степени свежести) для нескольких лет отсутствия хозяев, возможно, время от времени здесь все-таки убирали – какая-нибудь «приходящая прислуга» или что-то типа того. Как выяснилось чуть позже, в доме отсутствовали запасы жратвы и не было электричества с телефоном. Спасибо хоть водопровод работал и в потемневших кранах в туалетной комнате и на кухне была холодная вода.

Когда наши глаза наконец немного привыкли к темноте, в дом очень кстати вошел с электрическим фонариком (питаемая батарейкой жестяная коробочка со сменными разноцветными стеклами обычного армейского образца) Рудольф, до того почему-то топтавшийся на скрипучем крыльце дачи. Фургон все так же стоял у входа, и его шофер терпеливо ждал за рулем, как мне показалось, таращась во все глаза на двери «дачи».

– Все-таки в чем дело? – спросила нашего друга графиня на своем безупречном немецком.

– Что вам сказать… Как я уже говорил накануне, ваше дело усложняется. Моя лаборатория и ее подсобка сильно разрушены, то ли в результате появления этих неизвестных, то ли позже, при авианалете. И там был довольно мощный взрыв. Теперь приехавшие из Берлина следователи даже думают, что это была какая-то очень тщательно и заранее спланированная вражеская акция – сначала нападение диверсантов, а потом, как дополнение, еще и бомбежка. В общем, мне очень жаль, но все не просто откладывается, а срывается. Подумайте, что вы теперь сможете предпринять и чем я вам могу помочь. Пока сидите в этом доме тихо, с утра в городе уже могут начать искать тех, кто напал на лабораторию. Сейчас я еду на склад и постараюсь вернуться сюда утром или, в крайнем случае после полудня. Возможно, ситуация прояснится. Ждите меня.