Ловец мелкого жемчуга - Анна Берсенева

– А ты откуда знаешь? – хмыкнул Георгий.

– А как еще? – пожал плечами Федька. – Не Марья же Самойловна тебя пригласила. – И, помолчав, добавил: – Зря ты, Жорик, на нее время тратишь, поверь хитрому хохлу. Нет, я понимаю, это самый верный путь: женился на такой вот Марфе – и в дамках. Но ее ж не отдадут за тебя, неужели не понимаешь? Ну чего ты, чего вызверился? – сказал он, наверное, заметив, как изменилось у Георгия лицо. – Аж глазищи посерели! Прикинь: кто отдаст московскую девочку из хорошей еврейской семьи за какого-то охламона из Зажопинска? Я бы и сам не отдал на их месте. Ну, учился бы ты хоть на юриста какого или там на менеджера. А так… У ее папаши своих операторов знакомых немеряно, и каждый работу клянчит. Еще ты до кучи!

– Федька, я не сдержусь когда-нибудь… – сквозь зубы проговорил Георгий.

– И чего, рыло начистишь? – усмехнулся Казенав. – На правду не обижаются.

– Да на какую еще правду?! – заорал Георгий. – С чего вы все взяли, что я на ней жениться хочу?

– Кто это «все»? – тут же поинтересовался Федька. – Уже с мамашкой разговор имел?

– Да нет… – пробормотал Георгий.

– Значит, поимеешь, если вовремя не опомнишься, – уверенно сказал Федька. – Странный ты какой-то, ей-богу! Что, не въехал еще: таким, как мы с тобой, только на себя приходится рассчитывать. Мы эту Москву… – Он вытянул вперед небольшую, с короткими пальцами ладонь и сжал ее в кулак.

– А зачем? – тихо спросил Георгий. – А если я не хочу – так? – Он повторил Федькин жест.

– А не хочешь – какого хрена ты сюда приехал? – пожал плечами Казенав. – Или тебя сюда кто звал? С ней, как с бабой, по-другому нельзя. Она силу любит, Москва, а не творческие сопли.

– Федот, у нас заварка есть? – Георгий вдруг почувствовал усталость, и объяснять что-либо ему расхотелось. – Что-то горло болит.

– Жаль, мед весь сожрали, – сказал Федька. – Погоди, я к девкам схожу: видел вчера у них лимон, может, еще на закусь не пустили.

К вечеру температура поднялась под сорок и горло обложило так, что Георгий не мог говорить. О том, чтобы ехать в Таганрог, не могло быть и речи: сутки в общем вагоне – на лучшее денег не было – не выдержал бы даже его молодой организм.

Единственное, чем оказалась полезна фолликулярная ангина: она оправдывала то, что он не пошел пересдавать свой условный зачет.

– Да плюнь ты, Рыжий, – посоветовал Федька. – Условный, не условный – какая разница? В ведомость поставила – все, свободен. Тем более, законная справка у тебя. В следующем семестре разберешься. Неприятности надо осваивать по мере их поступления. Абрикосовку ей подари, и все дела. Она ж духовитая, самогонка ваша, все бабы от нее балдеют. А Регина что, не баба?

Сам Казенав домой не собирался: у него, как Георгий успел понять, были напряженные отношения с родителями. Да и работу он не хотел бросать. Теперь Федька не только расклеивал объявления, но и выполнял еще какие-то поручения своего шефа. Какие, он не говорил, а Георгий не спрашивал.

Во всяком случае, сосед целыми днями где-то мотался, и Георгий лежал в комнате один – с пылающей головой, со словно железным обручем перехваченным горлом и с тяжестью на душе.

Он не слышал, чтобы кто-нибудь стучался, и открыл глаза, только когда скрипнула дверь. Впрочем, может, никто и не стучался. Те же Лерка с Лоркой вполне могли ввалиться без стука, заявив: «Что мы, голых мужиков не видали?»

Но, открыв глаза, Георгий увидел на пороге комнаты не Лерку с Лоркой, а Марфу. Она стояла у дверного косяка, словно не решаясь войти.

– Ты не спишь, Герочка? – робко спросила Марфа, заметив, что он проснулся. – Или это я тебя разбудила? Не вставай, не вставай! – быстро проговорила она, увидев, что он садится и, прикрываясь одеялом, ищет ногой тапки.

– Да я не встаю… – пробормотал он, сообразив, что все равно придется принимать гостью в кровати: не хотелось просить, чтобы она отвернулась, пока он наденет штаны. – Сажусь просто, я ж не при смерти.

– Почему ты не позвонил? – укоризненно спросила Марфа. – Я совершенно случайно узнала, что ты болен. Зашла в деканат за документами, а там Регина разоряется по поводу твоего зачета.

– Я хотел позвонить, – прохрипел Георгий. – Только говорить не мог.

Как же его выручила эта ангина! И не только с Региной… По крайней мере, не надо объяснять Марфе, почему он не мог говорить: подразумевается, что по причине больного горла.

– А я тут гостинцы принесла болезному. – Марфа кашлянула, и голос у нее стал прежний – уже не робкий, а насмешливый. – Мед, малину, водку и таблетки с ледокаином. Они боль в горле снимают мгновенно, я сама их принимала.

– Ты прости меня – ну, насчет водки, – выговорил Георгий. – Черт его знает, как это я…

– Да ладно, – улыбнулась Марфа. – Это ты извини, что я не дождалась твоего пробуждения. Как ты смылся, кстати? Мама говорит, в окно вылез, не иначе.

– Да нет, я в дверь… Такая стыдуха взяла, ну, я и не стал прощаться.

Марфа засмеялась, сняла шубку и села на стул у кровати.

– Ой, какой у тебя чайничек интересный! – заметила она. – И спиртовка! Ты его на ней кипятишь, да? Знаешь, это правильно. Японцы, например, считают, что воду для чая надо кипятить только на открытом огне. И если бы ты заваривал чай вскипяченной электричеством водой, любой японец тебя презирал бы.

– А ты? – улыбнулся Георгий.

– Что – я?

– Ты меня не презираешь?

– Ну, я же не японка, – снова засмеялась Марфа. – И ты ведь кипятишь воду правильно, за что же тебя презирать?

Теперь, когда ему не надо было больше обманывать себя, Георгий ясно видел, какая она беззащитная в своей насмешливости, и начитанности, и серьезности. Теперь ничто в ней не уязвляло его и не раздражало – ему было легко с ней и жалко ее. И он понимал, что это единственные его к ней чувства… Он не знал, что сказать, и на всякий случай кашлянул, словно напоминая, почему не может говорить.

– Гера… – Голос у Марфы дрогнул. – Ты знаешь, я ведь попрощаться пришла.

– А я не уезжаю, – сказал он. – Может, вообще домой не съезжу из-за ангины дурацкой.

– Это я уезжаю, – тихо, каким-то странным тоном сказала она. – В Англию. Помнишь, я с одним человеком должна была встретиться, когда мы с тобой из Дома кино вышли? Ты еще тогда фыркнул, пыхнул и убежал.

Георгий не помнил, чтобы он тогда фыркал и пыхал, но пусть думает, если хочет, что это именно так и было.

– Ну вот, – продолжала Марфа, – это профессор английский был. Он мне тогда приглашение привез. На учебу в Лондонской киношколе.

– А почему в школе? – спросил Георгий.

– Это высшее учебное заведение вроде ВГИКа, – объяснила она. – Только престижнее.