Угол атаки - Мария Воронова

Стюардесса снова прошла по салону. Ян хотел попросить кофе, но постыдился своих барских замашек. В аэропорту попьет.

Тут включилась радиосвязь, и командир сообщил, что в связи с неблагоприятными метеоусловиями в Москве самолет совершит вынужденную посадку в аэропорту Пулково.

Вот тебе и на! От досады Ян чуть не выругался вслух. Это же надо, вдруг какой-то дождик перечеркнет все жизненные планы!

Он встал и подошел к стюардессе:

– А посадка надолго? У меня в Москве очень важная встреча, на которую нельзя опаздывать.

Она улыбнулась:

– Займите, пожалуйста, свое место. Сейчас я не могу дать вам достоверной информации.

Хмурясь, Ян сел. В душе кипела злость, то ли на аэрофлот с его дурацкими порядками, то ли на себя самого, то ли на папу, который не учел, что воздушное сообщение зависит от капризов погоды, то ли на эту самую погоду или даже на высшие силы, управляющие стихиями и решившие наслать шторм на столицу только ради того, чтобы лишить Яна Колдунова шанса на благополучную и интересную жизнь.

Да-да, он не приедет по не зависящим от него обстоятельствам, и папа сто раз извинится и объяснит своему товарищу, но это будет уже поздно. Генерал скажет, как султан из фильма про Аладдина: «Залез он или не залез, нас это уже не интересует. Если ему больше нравится целый горшок, чем полцарства, пусть лазает по горшкам».

Он нервничал еще больше оттого, что не знал, как полагается действовать в таких случаях. Экипаж с пассажирами пережидает непогоду и летит дальше? Или пассажиры ждут свободных мест на других рейсах? Или добираются до пункта назначения как хотят?

Только когда стюардесса подошла к нему, Ян обнаружил, что комкает в руках свой пакет с такой силой, что превратил его во что-то невразумительное.

– Я думаю, мы задержимся часа на полтора, – сказала девушка, – грозовой фронт быстро пройдет, и вы успеете на свою важную встречу.

Стюардесса улыбалась и внешне вела себя совершенно спокойно, но, когда она склонилась к нему, Ян почувствовал в ней сильнейшее напряжение. Было у него такое качество – угадывать состояние людей. Наверное, у девушки какая-то беда, а ей приходится изображать перед пассажирами радость и спокойствие. Держится из последних сил, а тут он со своими капризами.

Он потупился, как провинившийся ребенок. Нет, как они с отцом могли забыть, что самолет – не электричка, и выбрать столь ненадежный вид транспорта к самой важной встрече в его жизни! Вот уж правда, лучшее – враг хорошего. Поспал бы он в поезде, а утром привел себя в порядок в вокзальном туалете или в баню бы сходил. Раньше времени захотел приобщиться к шикарной жизни, получай теперь! Но, с другой стороны, не все потеряно. Час или два, как обещала стюардесса, у него в запасе есть, а то и три. И даже четыре. В конце концов, главное – доставить генералу коньяк и представиться, и чем короче будет его визит, тем лучше. Можно даже в квартиру не заходить. Он позвонит отцу из Пулкова, тот предупредит, что гость задерживается по не зависящим от него причинам… Все еще срастется, а трудности и препятствия для военного человека дело привычное.

И все равно обидно! А отвлечься нечем. Ян огляделся. Старушка увлеченно читала, то хмурясь, то улыбаясь, то поднимая брови – сочувствовала героям произведения, а монашка, убрав молитвенник, вдруг достала из сумки неожиданно яркое и пестрое вязание и принялась стремительно орудовать спицами. Парнишке рядом с ней, видимо, надоело созерцать облака, потому что он ерзал на сиденье, а когда встретился взглядом с Яном, показал ему язык. Колдунов в долгу не остался.

Мальчик засмеялся громко и так хорошо, что, кажется, все пассажиры переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Снижайтесь высота пятьсот, курс сто тридцать пять, – прозвучало в наушниках.

Ивану показалось, что связь необычайно чистая, а голос диспетчера нарочито будничный.

– Аэрофлот три девять три, высота пятьсот, курс сто тридцать пять, – повторил Зайцев.

– Три девять три, готовы зайти на посадку?

– Аэрофлот три девять три, ответ отрицательный, – сказал Лев Михайлович. – Остаток топлива две четыреста.

– Три девять три, занимайте зону ожидания Ленинград три, следуйте высота пятьсот метров.

Продублировав указания диспетчера, Зайцев шумно вздохнул:

– Вот она, моя лишняя тонна… Что, бортинженер, сколько нам еще по коробочке гонять?

– Минимум четыре круга, командир.

– Что ж, будем культурно развиваться, – фыркнул Зайцев, – любоваться видами Северной столицы.

Иван выглянул. Город лежал внизу как на ладони, строгий и просторный, в сетке прямых, будто по линейке проложенных улиц и проспектов. Серая гладь Невы поблескивала на солнце, сверкали купола соборов, словом, дух захватывало от этой величественной красоты.

– С земли передали, что грунтовая полоса на ремонте. Придется садиться на бетон, и в свете новых обстоятельств дура эта, конечно, у нас болтается ни богу свечка, ни черту кочерга, – вздохнул Лев Михайлович. – Павел Степанович, если у тебя никаких более важных дел нет, может, попробуешь еще разок? Хоть куда-то ее сдвинь с мертвой точки.

– Разрешите мне, – вызвался Иван.

– Нет, Иван Николаевич, извини, если кто и может расклинить эту чертову ногу, то только наш бортинженер. А ты мне здесь нужен.

Павел Степанович нырнул в люк.

– Если установит ногу на замок выпущенного положения, считай, пронесло.

Иван кивнул. В сущности, любая посадка самолета – это падение, только с очень малой высоты. Можно упасть на шасси и покатиться или на брюхо и заскользить по полосе, а им предстоит падать на стальную конструкцию, которая при контакте с бетоном полосы поведет себя непредсказуемо. В идеале подломится, но совершенно не исключено, что выйдет в салон самолета и устроит там… мясорубку устроит, хоть думать об этом совершенно не хочется.

Раздался звон металла о металл.

– Алексей Васильевич, – обратился Зайцев к штурману, – я понимаю, что это в твои обязанности не входит, но не мог бы ты пройти в салон? Мы сейчас визуально летим…

– Но Лев Михайлович… – начал Гранкин.

– На второй круг заходим, так что дорогу уже знаем. Прошу тебя, пожалуйста, помоги Наташе. Если, не дай бог, начнется паника, она одна не сумеет утихомирить народ.

– Хорошо, Лев Михайлович.

Гранкин вышел, а Зайцев, не оборачиваясь, крикнул:

– Ну что там, Степаныч? Подается?

Бортинженер высунулся из люка:

– Ответ отрицательный. Говоря по-русски, Харитон, Ульяна, Иван краткий.

– Поднажмешь еще?

Павел Степанович молча нырнул обратно, и раздался стук металла о металл вперемежку с необходимыми в таких ситуациях словами.

– Иван Николаевич, когда начнем заходить на глиссаду, ты тоже отправишься в салон на подмогу ребятам. Я очень боюсь паники. Пассажиры начнут метаться по салону, нарушат центровку или просто покалечатся. Сам понимаешь, допустить этого нельзя.