Песочные часы - Елена Лагутина

Марина молчала, но, казалось, смотрела на нее с подозрением.

— Что-то ты по утрам на прогулки ходить перестала. Одумалась, что ли? Или прошла любовь?

— Какая любовь? — Алена поднимала брови. — При чем здесь мои прогулки? А ты все видишь, все замечаешь… Не спится ведь, — вдруг добавила она со злостью и тут же почувствовала, как сжалось сердце от страха.

— Молись, — словно угадав ее состояние, ответила Марина, — чтобы никто не узнал.

Алена не могла найти слов, чтобы ответить, не могла и не хотела притворяться и врать, в то же время понимая, что правду сказать невозможно. Теперь, когда до ее освобождения из вынужденного плена оставалось так мало времени, ей нужно было быть осторожной — она понимала это, а потому всеми силами старалась сглаживать острые углы, как можно реже встречаться с Мариной. Единственное, чего ей было жаль, — так это мальчишек, сыновей умершей Лили. Она действительно сильно привязалась к ним, да и они считали Алену своей лучшей подругой, любили ее так, словно она заменяла им мать. На глаза наворачивались слезы, когда Алена думала о том, что ей придется оставить их. А те, в свою очередь, наверное, единственные во всем доме, смогли заметить, что с ней что-то происходит. Как-то вечером она сидела с Антошкой и разбирала сложную задачу по математике. Полностью сосредоточившись, нахмурив брови, он пытался понять, разобраться в нагромождении действий, и вдруг, совершенно внезапно, повернулся к ней лицом, поднял светло-карие круглые глаза и спросил:

— Алена, ты ведь всегда будешь с нами?

Горло сдавило — она не могла ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Навернувшиеся на глаза предательские слезы, казалось, вот-вот брызнут из глаз ручьем, но в этот момент она, чудовищным усилием воли собрав все свои силы, смогла улыбнуться.

— Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, просто так.

— Давай дальше решать.

Она не смогла ответить ему ни «да», ни «нет». Сказать правду было невозможно, солгать — слишком жестоко. Его лицо долго стояло у нее перед глазами — ночью, ворочаясь с боку на бок и тщетно пытаясь воскресить в воображении пресловутый маятник, она снова и снова вспоминала этот вечер и удивлялась: как, откуда и почему вдруг возник у него этот вопрос? Каким образом в детском сознании могло появиться это предчувствие надвигающейся беды?..

С каждым днем, с каждым часом ей становилось все тяжелее. Она уже не могла держать себя в руках, не могла скрывать от окружающих того, что творится в ее душе. Иногда она ходила хмурая, почти не воспринимая окружающую действительность, полностью сосредоточившись на собственных мыслях — впрочем, подобное ее состояние было для всех привычным, а потому уже никого не удивляло. Но иногда, вспоминая Максима, она начинала светиться счастьем, забывая о том, что разорвать замкнутый круг будет не так-то просто. Впереди ее ждало счастье — так неужели она его не достойна?

Последние дни она почти полностью проводила с мальчишками. И даже такая долгожданная встреча с Максимом отошла внезапно на второй план — Алена просто не могла поступить иначе. Вместе с Антошкой и Алешей она ходила в горы. Ловила бабочек, собирала цветы, сушила их во дворе; мастерила бумажные кораблики и пускала их вниз по ручью, стояла «на воротах», когда они вдвоем играли против нее в футбол, и каждый вечер допоздна читала им детские сказки. Последнюю ночь она спала вместе с ними, примостившись на самом краешке дивана, — не спала, а просто лежала, слушая детское дыхание и сдерживая стон. Рано утром, очнувшись от забытья, она подошла к ним, накрыла одеялом, поцеловала в мягкие и теплые щеки. Антошка хмурился во сне, и она легонько провела ладонью по его лицу, успокоила, всеми силами попытавшись отогнать грусть. Не заходя в спальню, натянула с вечера еще приготовленное платье, расчесала волосы, стянула в тугой пучок на затылке, умыла лицо ледяной водой из умывальника… В доме было тихо — казалось, что он совсем пуст, что никто и не заметит того, что сегодня Алена не вернулась. В последний раз окинув отсутствующим взглядом пространство, в котором она существовала больше двух лет, она осторожно прикрыла за собой дверь и бросилась бежать не оглядываясь.

* * *

Она не взяла с собой ничего — ни одной вещи, даже запасного белья. Возможно, из затаившегося в глубине души чувства суеверия, возможно, потому, что ей не хотелось брать в свое будущее ни одной частицы прошлого. Только немного денег, из тех, что подарили ей в прошлом году на день рождения родители. Эти деньги лежали в ящике стола уже полтора года — Алена даже понятия не имела, на что может их потратить. Часть из них ушла на сладости и одежду детям, часть осталась, и вот теперь — пригодилась. Максим должен был ждать ее на обочине дороги, на окраине села, там, где стоял большой серый камень, — именно в этом месте они должны были сесть на попутную машину, чтобы доехать до города, а затем уже пересесть на поезд. На улице было еще темно, и Алена издалека напряженно вглядывалась в пространство, силясь разглядеть в сумраке утра знакомый силуэт. Максима еще не было, но это ее не удивило, потому что она, как обычно, не смогла справиться с нетерпением и пришла на условленное место несколько раньше.

Прислонившись к холодной поверхности серой глыбы, Алена всматривалась в даль, в серое небо, неровный горизонт. Где-то вдалеке пролетела большая птица, такая же серая, почти слившаяся с небом, шумно взмахнув крыльями, разрезав тревожным звуком спокойствие утренней тишины. Алена на минуту закрыла глаза и вдруг, удивившись, поняла, что видит маятник — тот самый, который так часто ждала по ночам как единственное и ненавистное спасение от ночных тревог и бессонницы. Внезапно ей снова стало страшно — она ощутила себя песчинкой, беспомощной даже перед самой слабой и безобидной волной, которая в силах унести ее с собой далеко-далеко, выкинуть на чужой, незнакомый берег, оторвав от того, что было привычным, сделав частицей вечного хаоса. Порыв холодного ветра заставил ее сжаться в комок, еще крепче зажмурить глаза. И снова — все тот же маятник. В голове зашумело — ей показалось, что она слышит его движение, устрашающее в своем спокойствии. Усилием воли она заставила себя открыть глаза и оглядеться по сторонам. Мимо проехала машина — Алена поняла, чем были вызваны ее слуховые галлюцинации. Маленький циферблат наручных часов показывал восемь минут седьмого, Максим задерживался… «Почему, — с обидой подумала она, — почему именно сегодня, именно в этот день…» Пытаясь сдержать дрожь в похолодевших руках, она медленно прошлась вдоль дороги, снова вернулась, потом прошла еще и еще раз… Солнце уже освещало половину неба темно-бордовым светом, когда она совершенно отчетливо поняла, что он не придет.

Первой ее мыслью было, что случилось несчастье. «С ним что-то случилось!» — подумала она, отгоняя прочь тут же всплывающие в сознании страшные мысли, убеждая себя, что она бы непременно почувствовала, если бы с ним случилось что-то непоправимое. Подобрав подол длинного платья, она бросилась бежать, изо всех сил стараясь не думать о том, что ее ждет впереди. Почему-то ей вспомнилась та ночь, когда она точно так же бежала по каменистой дороге из цеха, в котором работал Юрий, бежала к постели умирающей Лили и одновременно пытаясь убежать от самой себя, от страшных мыслей, от того, что увидела… Задыхаясь, она наконец остановилась и застыла в нерешительности у порога низкого каменного дома, в котором квартировали участники экспедиции. Окна светились приглушенным светом, и она, споткнувшись и больно ударившись плечом о выступ в стене, принялась изо всех сил стучать в дверь. Все, что было потом, напоминало сумбурное движение мыслей и слов в горячечном бреду. Шум за стеной, глаза напротив — незнакомые, удивленные и почему-то жалостливые глаза. Рука, протягивающая листок бумаги…