Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши - Станислав Горский

Вперед, на запад! Стрелки часов подходили к «Ч», и вот началось. Залпы «катюш» возвестили начало артиллерийской подготовки. Полетели тысячи снарядов, обрушиваясь на головы гитлеровцев, разрушая долговременную оборону, круша и подавляя огневые точки, артиллерийские батареи, закопанные самоходные орудия, штабные землянки. Все это может помешать продвигаться вперед. И в этой массе огня была и наша частица того гнева, который мы посылали как возмездие за все то, что было причинено нам каждому в отдельности и всем вместе.

Первый этап огня по заданным нам целям на переднем крае мы батареей выполнили успешно и начали готовиться для переноса огня в глубину обороны. Выскочив из машины всем экипажем, начали подтаскивать из укрытия снаряды ближе к машине. Работали, как черти, не чувствуя усталости. И вот снова отметка по точке наводки, и полетели снаряды. Снова перенос огня, и снова серия снарядов.

Наконец поступила команда: «Приготовиться к атаке!»

Еще и еще раз проверили, все ли у нас готово, не оставили ли чего, кроме пустых ящиков из-под снарядов? Оставшиеся снаряды уложили под ноги, в боеукладке везде полно. Это радовало, а то частенько, бывало, в бою испытывали голодовку, благо хорошие друзья попадаются, нет-нет, да и выручат. Но на этот раз и сами можем выручить.

Рация работала только на прием.

Последние минуты. Маршруты движения изучены, и, как только пехота поднимется, мы догоняем ее и сопровождаем своим огнем до выполнения ею задачи дня.

Наконец-то долгожданные три серии красных ракет, и мы двинулись по провешенному маршруту. Проскочили наши позиции, вышли на нейтральную полосу. Впереди маячили фигуры солдат первых цепей, с которыми мы должны наступать. Еще дальше впереди удалялись наши танки. Они прорывали передовые позиции гитлеровцев. Раньше мы их не видели, где и когда они выскочили?

Вероятно, пока мы были заняты артподготовкой, они прошли где-то стороной от наших позиций – и вперед. Это придало нам бодрости. А то ведь как чаще всего получалось? Нас, самоходчиков, всегда за танкистов считали, и мы выполняли задумки командирские, как танкисты. И мы справлялись, потому что надо.

Первая траншея противника молчала. Огонь нашей артиллерии разметал все: и окопы, и блиндажи, и даже ходы сообщений были завалены. Такова сила нашего огня. Я смотрел на развороченные и вывернутые наизнанку фашистские укрепления. Трупы, разбитые орудия, стоявшие на прямую наводку, выкорчеванные бревна из накатов блиндажей – все перемешалось. Бойцы, бежавшие рядом, временами куда-то строчили из автоматов: то ли по фашистским солдатам, то ли для порядка, понять было трудно, потому что вражеских солдат в первой траншее я не увидел, сколько ни вглядывался в прицел. Но вот впереди вторая вражеская траншея, а перед ней минное поле, мы это поняли сразу, потому что несколько бойцов подорвались на минах.

А как же тогда танки прошли? Раз они прошли, значит, есть проходы. Слышу в ушах команду по ТПУ:

«Смотрите, где обозначены проходы!»

Напряжение невероятное. Впереди, за второй траншеей, а мы ее уже видим, сплошная стена взрывов. Наша артиллерия перенесла огонь и делает все возможное, чтобы бойцы могли беспрепятственно через траншею перескочить и как можно глубже вклиниться в оборону противника. За все время движения совместно с пехотой разобраться в том, кто кого поддерживает, было нелегко. Вот еще несколько десятков метров, и мы будем переваливать через бруствер траншеи. Рядом бегут бойцы роты из батальона капитана Немчинова. Через минное поле проскочили благополучно. Попали как раз на проход или на уже взорвавшиеся мины, но радости не было предела, и, когда перескочили траншею, я слышал в наушниках, как командир сказал: «Пронесло, а то бы могло…» А что могло быть, мы это знаем. Значит, повезло. Пока.

Погода была пасмурная, видимость небольшая, какая-то дымка закрывала горизонт. Вести наблюдение за впереди лежащий местностью затрудняли разрывы нашей артиллерии. Поднятые тысячи тонн земли, смешавшиеся со снегом, оседали быстро, но дым стоял по всей полосе наступления. Если до первой траншеи нам и выстрелить-то не пришлось, то теперь то и дело впереди нас летели трассы от пулеметов. Видимо, не все были подавлены нашим артогнем. Солдаты, которые как привязанные шли вблизи наших самоходок, постоянно указывали направление, где оживали огневые точки, и мы с коротких остановок уничтожали их. Скорость большую развить было просто нельзя: кругом перепахано, перерыто, воронки от разрывов. Такое продвижение устраивало пехоту – бойцы бежали почти рядом, а иногда прятались за самоходку. И после того как умолкал вражеский пулемет, вновь бежали впереди или по сторонам.

Нескольких гитлеровцев с фаустпатронами, которые нам попались уже за второй траншеей, солдаты уничтожили довольно успешно. Одному все же удалось стрельнуть в нашу самоходку, но, на наше счастье, он не попал. Эта смерть пролетела в метре от самоходки и разорвалась о накат землянки. И опять я услышал, как командир сказал: «И на этот раз пронесло, живем!»

Из-за плохой видимости наша авиация не могла принять участия в прорыве вражеской обороны. Низкие тучи плыли по небу. Иногда начинался мелкий снегопад, но ненадолго. С одной стороны, это было неплохо тем, что мы могли незамеченными приближаться к вражеским позициям, и второе немаловажное дело – вражеская авиация тоже не могла действовать. Но плохо было то, что при плохой видимости и мы много не могли заметить, и уж тут вся надежда на пехоту, без нее плохо. И все же мы шли вперед. Увлеченные наступательным порывом, мы все больше входили во вкус, и оказалось, что уже ничто не может остановить нашего продвижения.

Там, где хоть чуточку улучшалась видимость, артиллеристы получали возможность вести огонь на более длительные дистанции и наблюдать за результатами своего огня. Использовалась каждая возможность.

На нашем участке солдаты продвигались вперед к небольшой речке, которая была покрыта льдом. Мост, правее нас метров триста, был разрушен, и переправляться предстояло либо вброд, либо надо искать место, где лед можно хоть чем-то усилить. Немцы открыли по нас артиллерийский огонь. Снаряды рвались, не долетая до места, где мы за кустарником остановились и ждали, когда командир даст распоряжения на дальнейшие действия. Несколько фигур маячило впереди, бегая вдоль берега и пренебрегая артиллерийским огнем – видимо, высматривали удобное место для переправы. Слева и справа самоходки тоже остановились и ждали команды. Однако передовые подразделения уже были на том берегу и удалялись на запад.

Неожиданно обстрел прекратился. Это наши артиллеристы, сменив позиции, открыли огонь на подавление гитлеровских батарей. Стало сразу свободнее в передвижениях. И речка-то плевая, метров пятнадцать– двадцать шириной, а вот ведь остановила.

Решение пришло неожиданно. Серафим Яковлевич, видя, как бойцы бегут по льду и проломов нигде не видно, решил осмотреть лед и определить его толщину. К нему присоединился старший лейтенант Тимаков, а немного погодя прибежал и Приходько. Через несколько минут они уже бежали от берега по своим машинам: видимо, нашли подходящее место. Речка там была шире, чем в других местах. Бойцы, видимо саперы, пробили лед в нескольких местах, и оказалось, что и глубина позволяла пройти самоходкам, если уж не по льду, так, сломав его, по дну реки, благо грунт позволял это. Местами было так мелко, что лед лежал прямо на дне.