Особняк с выходом в астрал - Татьяна Полякова

И, собравшись с силами, швырнула парню спортивную сумку. Он машинально попытался ее поймать и, должно быть, поскользнувшись на ламинате, грохнулся вместе с сумкой, что позволило мне с громким визгом пронестись к двери. До нее оставалось не больше метра, когда второй тип рванул за мной и схватил меня за плечо, я завизжала отчаянно, а Клавдия успела огреть его хрустальной вазой, которая, к счастью, не разбилась (ваза хозяйская), но, к несчастью, особого урона типу в балаклаве не нанесла, потому что впопыхах Клавдия попала по плечу, хотя наверняка метила в голову.

Последствия наших действий представлялись мне довольно плачевными, второй неприятель был уже на ногах, и силы оказались весьма неравными. Пока не раздался Андрюшенькин голос:

– Лапы в гору, господа разбойники.

«Разбойники» этого точно не ожидали и замерли, но ненадолго, «лап» не подняли и дружно бросились на Толмачева, пытаясь выбить у него из рук оружие. Не тут-то было. Андрюшенька держал его крепко, но стрелять не стал, что, с моей точки зрения, было крайне опрометчиво, въехал в ухо одному нападавшему и ногой в живот другому, оба согнулись с протяжным стоном, но, вдруг обретя второе дыхание, не сговариваясь, кинулись к входной двери, за которой тут же и скрылись. Андрюшенька бросился следом, но дверь эти гады захлопнули, и, пока наш спаситель отпирал замок, они благополучно покинули подъезд, о чем и возвестила громко хлопнувшая внизу дверь. Я бы все же кинулась в погоню, но Андрюшенька рассудил иначе: чертыхнулся и вернулся к нам.

– А ты ничего, – сочла нужным сказать я. – Для парня твоих странных предпочтений…

– Идиот, – взревела Клавдия. – Ты чего не стрелял?

– По-вашему, я сплю и вижу неприятности? – возмутился он.

– Тогда какого лешего ты эту хрень таскаешь, если боишься ее в ход пустить?

– Мадам, кровожадность вам не к лицу.

– Премию, считай, профукал, – сказала подружка.

– Я бы и зарплаты лишился, если б слушал вас и сидел в машине.

– Это да, – вынуждена была согласиться Клавдия.

– Так что там насчет премии? – хмыкнул он.

– Перебьешься. Ты дал им уйти, а надо было врага захватить, допросить и сдать в полицию.

– Хорошо, хоть не закопать. Предупреждаю сразу: противозаконных действий совершать не буду. И премией можете не прельщать, ничего не выйдет.

– Какой ты, однако, – покачала головой Клавдия. – И как мы теперь узнаем, что это за типы?

– Ну, вы своих врагов должны знать.

– Нет у меня врагов, одни благодарные почитатели.

– Это те типы, что «Быстрые деньги» обнесли, – заявила я, о чем сразу и пожалела: ни к чему Андрюшеньке знать об этом. Но слово не воробей…

– «Быстрые деньги»? – заинтересовался он. – Это их вчера ограбили?

– Вчера, вчера, – проворчала Клавдия. – Лизка на них наткнулась в переулке, когда они с добычей шли. Как же эти гады тебя так быстро вычислили?

– Я все думала, что меня так беспокоит…

– И что надумала?

– Их физиономии показались мне знакомыми. Или просто кого-то напомнили.

– Ты видела их лица? – спросил Андрюшенька.

– Ага. Они как раз балаклавы сняли. Не ходить же по улицам в таком дурацком виде.

Толмачев вдруг засмеялся, мы с Клавдией переглянулись, гадая, что на него нашло.

– Ты почему в полицию не пошла? – перестав смеяться, спросил он.

– Влезать во всякое дерьмо не хотела, – ответила за меня Клавдия.

– Понятно. Боялись ненароком обратить внимание на свою сомнительную деятельность?

– Полегче. Я плачу налоги.

– Это, безусловно, все меняет, мадам.

– Мадемуазель, чертов клоун.

– Это я из уважения к вашим заслугам. Сможешь парней описать? – повернулся ко мне Андрюшенька.

– Ты их сам видел, – сказала я.

– Видел, но в балаклавах. Ты сказала, они кого-то напомнили?

– Ну да… Только я не знаю, кого.

– Но ведь что-то ты сказать о них можешь? Волосы, глаза, нос, губы…

– Все было на месте, и нос, и губы. Волосы… вроде один шатен, но не уверена. Цвет глаз не разглядела. И все остальное тоже…

– Но если опять кого-то из них увидишь, узнать сможешь?

– Наверное, – пожала я плечами, а Клавдия спросила:

– Тебе-то что за дело до этих типов?

– Как это что? – возмутился Андрюшенька. – Вдруг они решат убрать свидетеля? Во второй раз, я хотел сказать.

– Что ж делается, – заныла Клавдия, с опозданием сообразив, что понадобилось парням в моей квартире. – Моя вина, это я Лизку отговорила к ментам идти. Потому что менты растяпы, и свидетели долго не живут. А тут смотри, что получается…

– Выходит, эти типы тебя тоже где-то видели, но, в отличие от тебя, вспомнили, где. Вот и нашли так быстро.

Я вынуждена была с ним согласиться, и попыталась вспомнить, как выглядел парень, который в переулке шел ближе ко мне. Но от моих усилий становилось только хуже: вместо лица я теперь видела какой-то пузырь.

– Меня еще и предупредили, чтоб я домой не приходила, – на всякий случай сообщила я Андрюшеньке, это его очень заинтересовало.

Мы принялись гадать, кто это мог быть, и гадали до тех пор, пока Клавдия не сказала, поднимаясь:

– Поехали ко мне, там всяко безопаснее.

Я в этом вовсе не была уверена, но спорить не стала. По дороге Толмачев заявил, что ему тоже надо домой заехать. Клавдия малость поворчала, но согласилась.

Жил бывший мент в жилом комплексе «Александрия», где цена за квадратный метр зашкаливала, и я вновь задалась вопросом: за что его из ментовки поперли? Мы ждали его в машине, вернулся он быстро, с дорогущей кожаной сумкой, которую аккуратно положил в багажник.

– Нехило менты живут, – не смогла не съязвить Клавдия.

– Бывшие, – ответил он. – И мне еще за эту квартиру двадцать лет ипотеку платить.

– Сочувствую, – хмыкнула подружка, но сочувствием в голосе и не пахло.

Перед ужином Андрюшенька предупредил, что питается за наш счет, мол, если он вынужден здесь жить, значит, мы обязаны его кормить, правда, добавил, что посильную лепту готов внести. Выразилось это в покупке четырех бутылок пива, которое, кроме него, пить никто не стал, Клавдия предпочла коньяк, а я поняла: без водки этот день я вряд ли смогу пережить. Без тяжелейших последствий, я хотела сказать. Так вот, после ужина Андрюшенька с моих слов попытался нарисовать портрет одного из грабителей (он, оказывается, еще и самодеятельный художник), но ничего путного из этого не вышло. Портрет в результате был совсем не похож на смутно знакомого типа, зато его черты окончательно выветрились из памяти.