Декорации - Никита Чирков

Пока он шел через коридоры ЦРТ прямо к своему угловому кабинету, часть людей смотрели на него с жалостью, обнимали или похлопывали по плечу, постоянно повторяя, что он может обращаться к ним за помощью в любое время. Другие либо делали вид, что не замечают его, либо просто кивали, уважая его личное пространство. Возможно, подобное отношение было вызвано тем, как быстро он вышел на работу. Но последнее, чего ему хотелось – это тратить время на самобичевание в четырех стенах, не имея цели, позволяя чувству вины пожирать его изнутри.

Он не хотел внимания, но каждый раз понимающе кивал, благодарив за поддержку, без промедления следуя в свой кабинет, откуда две прозрачные стены открывали завораживающий вид Мегаполиса, с высоты сотого этажа. Многие из тех, кто так же, как и он выжили, использовали возможности, дарованные ЦРТ, и отправились в отпуск, и сегодня, идя по коридорам, он впервые пожалел о своем решении выбрать противоположный путь. Как это ни странно, но даже с теми, кому удалось спастись из Природных земель, он не чувствовал никакого единства. Что те люди, которые спаслись вместе с ним, что те, кто знал о трагедии из новостей – все были для него чужими, делиться с которыми, он не просто не хотел, он не мог. Он чувствовал ответственность за это место не просто так – он знал, что эта должность была ему не по статусу, но, вопреки злым языкам, Майя все же доверилась ему и подарила эту возможность. Сейчас путь к кабинету показался ему очень долгим и изнуряющим. Соломон словно был в некоем трансе все это время. Лишь оказавшись у своего стола, в тишине и одиночестве, ему как никогда, практически на фанатичном уровне, хотелось продолжить работу, начатую Майей.

Просматривая собранные ранее данные, не успев даже закопаться в таблицах и отчетах докторов, которые заметили развивающуюся тенденцию к бесплодию, ему стало ясно – спасатели забрали не все данные из лагеря Майи. Не прошло и пары часов, как он снова открыл списки погибших, коих было больше, чем пропавших без вести, за которыми так и не отправились поисковые группы. Одно из имен было для него более ценно, что признавать оказалось не самым приятным, ведь другие люди заслуживали не меньшего беспокойства, чем Кристина. У многих, а, возможно, и всех, сейчас скорбели родители, жены и мужья, дети и друзья, каждый день которых был наполнен ожиданием, что пропавшие вернутся домой. Бенджамин просил его заняться работой и это был отличный способ не думать о трагедии, о боли и слезах, но Соломон не мог настроить себя на привычный режим и просто работать, словно ничего и не было. Кому-то это бы помогло, но точно не ему. Простить себя за жизнь в безопасности и уюте, пока десятки людей неизвестно где и выживают неизвестно как – он не мог. Бенджамин тогда сказал ему, что он не может отправиться в Природные земли «по понятным причинам» – это выражение врезалось Соломону в память, ему часто приходилось слышать подобную фразу в самых разных формулировках, которые на самом деле имели один и тот же смысл – намек на его дефект.

Прошло всего несколько минут, а, казалось, что целые часы пока он неподвижно сидел за столом, смотря на список имен погибших и пропавших без вести. Пытаясь сформировать собственные мысли, рука сама потянулась к гарнитуре, лежавшей перед ним. Вставив ее в ухо, он уже открыл рот с целью произнести имя Елизаветы, чей голос так хотел сейчас услышать. Голос женщины, которая почти заменила ему маму, когда он рос в приюте, учась ходить с протезом, не понимая ни как устроен мир, ни своего места в нем. Лишь два факта: он не такой, как нормальные люди и его родители умерли, когда он был маленьким. Возможно, из-за его состояния и условий жизни, он старался видеть в людях лишь лучшее, помогая им раскрыться и осознать свое счастье быть живыми, а, возможно, все это лишь пример защитного механизма, где его дефект и был бы причиной, почему родители его бросили.

Он ждал ответа по ту сторону линии, но совсем от другого человека – от Бенджамина, того, кто почему-то считал его слабым и неполноценным. И пусть у него и была искусственная нога, но она же без проблем исполняла свою роль. В ожидании разговора, Соломон чувствовал лишь несправедливое отношение к нему со стороны всех вокруг – его жалели и берегли, кто только мог, но из-за этого он чувствовал лишь свою слабость и неполноценность, а он ненавидел это с самого детства.

– Соломон, здравствуйте, чем могу вам помочь? – Раздался приятный женский голос.

– Я пытаюсь связаться с Бенджамином Хиллом, – произнес он несколько строже, чем ожидал.

– Да, я понимаю. К сожалению, он сейчас крайне занят. Уверена, вы прекрасно понимаете нынешнее положение вещей.

– Каких вещей? – Нетрепливо вырвалось из него, – что вы вообще имеете ввиду? Смерть людей? Я был там и знаю, что произошло! Именно поэтому мне и нужен Бенджамин, ведь надо что-то делать, надо…

– Я прекрасно вас понимаю, – перебила она все также учтивым тоном, – и ни в коем случае не умаляю трагичность произошедшего. Уверена, что сейчас Бенджамин занят самыми важными вопросами и, как только у него появится время, сразу же перезвонит вам.

Соломон не понимал почему, но его явно игнорировали, не подпуская к вопросам, которые ранее напрямую зависели от него. Словно его стараются отвадить от дел, не веря в то, что ему хватит сил справиться с работой.

– Могу ли я передать ему что-то при первой же встрече, – шаблонным тоном продолжила девушка. Соломон хотел было что-то сказать, но просто прервал звонок в порыве кратковременного всплеска агрессии, отправившего все вещи со стола на пол. Ему казалось все это немыслимым, непрофессиональным и, особенно, неуважительным. Он сидел на месте, восстанавливая свое дыхание, стараясь рассуждать трезво, не поддаваясь эмоциям. Наверняка, думал он, наверняка его не просто так игнорирую, пусть Бенджамин и дал ему наставление дальше продолжить работу Майи, но все это с каждой минутой казалось не более чем попыткой занять его, заткнуть, лишь бы сохранить молчание и не поднимать шума.

Все было просто и понятно, стоило лишь сложить кусочки воедино – сейчас до него и до людей в Природных землях никому не будет дела. Если бы это было в приоритете, то там была бы уже армия, наводила порядок. Но все боятся новых конфликтов, новых криков толпы и протестующих. Вина еще лежит на ЦРТ. Его друзья, подчиненные и… Кристина, она еще там, одна, возможно, захвачена в плен, возможно, что было не менее страшно, умирает где-то… Он не мог это просто забыть, и на мгновение ему захотелось кричать от безысходности. Как можно забыть людей, как можно просто поставить жизнь одних выше жизни других? "Все это несправедливо": думал Соломон.

Складывая всё общую картину, под каким углом не посмотри, явно чего-то не хватало, некого катализатора, какой-то точки преткновения. А ведь Бенджамину было проще созвониться с ним и попросту отмахнуться от него, сказав лишь то, что Соломон хочет слышать. Незачем так рисковать, а, значит, что-то происходит еще. Но его допускать к делу не хотят, и он знает причину «по понятным причинам».

Соломон связался с человеком, крайне осведомленным о многих, происходящих в высших кругах, событиях. За годы работы в ЦРТ у него завелось множество знакомств, и, порой, совершенно разные люди оказывали в нужный момент не только помощь, но и делились строго конфиденциальной информацией – всё же, не смотря на строгость системы безопасности, человеческие отношения нельзя недооценивать. И вот сейчас, Соломон узнал то, о чем не должен был даже догадываться, а именно – о потере связи с Пилигримом. Его хороший знакомый, непосредственно связанный с техническим персоналом ЦУПа, украдкой, вскользь рассказал ему об этом. Соломон понимал, насколько тот сильно рискует, но не мог не порадоваться – впервые его положение принесло хоть какую-то личную пользу.