Зултурган — трава степная - Алексей Балдуевич Бадмаев

Твое дело — возвратить негодному воришке вот эту малю… Эта маля Окона Шанкунова. Когда он ее увидит, ему будет не до драки с тобой. Он знает, что означает, когда мужчина возвращает другому мужчине малю.

Русским парням Бергяс велел перевести.

— У вас это называется: бросить своему врагу вызов.

2

Пока в кибитке Бергяса шла застольная беседа, во дворе продолжалась своя работа. Чуть поодаль Бергясова жилья появилась новая белая кибитка. Между двумя постройками мужчины вкопали ряды столбов и соорудили навес. Тут же освежевали упитанного бычка.

К середине дня стали прибывать подводы с празднично одетыми людьми. Женщины красовались в зеленых и синих терлеках[33], в расшитых бисером шапочках с красным верхом. Мужчины ходили по двору в темных шерстяных и сатиновых бешметах и начищенных сапогах.

Все это пестрое скопление людей, ничем пока не занятых, увидели Вадим и Борис, вышедшие проветриться.

— Что за маскарад затеял этот туземец? — щурясь от яркого света, проговорил Борис.

— Тебе ничем не угодишь!.. Потерпи, ну чего тебе стоит? — попросил Вадим. — Раз уж задумано, пусть все идет, как они сами хотят. А мы посмотрим.

— Кто хочет? Они, что ли, хотят? Да дай им волю, они тут же разбредутся по своим закутам. Бергяс хочет. Сам развлечься и тебя потешить. Самодур и эксплуататор. Тьфу! Уже твоими словами заговорил. Извини, конечно.

— Охотно извиняю, только потерпи, пожалуйста, Борис. А насчет того, кто здесь эксплуататор, а кто подневольный, я помню. Мои симпатии будут всегда на стороне тех, кто и в бедности не разучился петь песни и в нужде пляской умеет показать удаль…

Гулянье затянулось, под звуки домбры молодежь веселилась почти до утренней зари.

Уже засыпая и погружаясь после переполненного впечатлениями дня в неровный, рваный сон, Вадим услышал чей-то обрадованный голос:

— Приехал джангарчи Ээлян Овла!

И сразу все стихло. То ли потому, что люди почтительно смолкли, то ли Вадим уже ничего не мог слышать. Борис, уловив прерывистое похрапывание друга, неслышно сполз с кровати и ушел отыскивать хромого Таку.

3

При всем размахе веселья, на которое только был способен загульный староста, среди охмелевших и совершенно трезвых нашлось немало и таких, кто в открытую поносил Бергяса. И было за что: еще не миновали сорок девять дней после похорон Нохашка. Кто знает, если бы не приехали джангарчи и учитель, чем кончилось бы веселье!.. В хотоне мог отыскаться смельчак, готовый постоять за веру, за честь обычая, за того же Нохашка, на чью душу теперь могут пасть грехи не в меру развеселившихся хотонцев.

Недовольство неуместной затеей Бергяса было сглажено появлением Ээляна Овла, а затем и Араши Чапчаева… Приезд любого из этих людей мог придать празднику особую торжественность, а появление двух сразу в одном хотоне — вызвало ликование.

В разгар пиршества, затеянного Бергясом ради примирения со студентами, у кибитки старосты попридержал бег вороного иноходца всадник. Был он одет, как русские, такой же молодой годами, но смуглый и курносый, с мягкой полуулыбкой на скуластом лице.

— Менде, Араши! — выкрикнул кто-то из танцующих, и несколько человек кинулись было принять из рук всадника повод. Но дверь кибитки распахнулась. Все увидели Бергяса, широко шагавшего навстречу гостю. Староста решительным жестом остановил тех, кто кинулся оказать услугу уважаемому в этих местах человеку.

— Здравствуй, дорогой Араши-багша![34] — поприветствовал он всадника так громко, чтобы услышали все, столпившиеся вокруг кибитки и внутри нее. — Рады тебя видеть, наш дорогой учитель. Давно ждем!

Не у каждого конного мог взять повод Бергяс, выйдя ему навстречу. Такую-честь оказывал он разве нойону Тундутову, князю, равному ламе по положению, или настоятелю монастыря… Кроме этих трех благосклонностью старосты пользовались пристав из Янхальского уезда и скотопромышленник Микола Жидко.

Приехавший в хотон учитель, сойдя с коня, почтительно склонил голову перед Бергясом, пожелал здоровья хозяину хотона и всем, кто участвовал в веселье. Затем уже неторопливо прошел в кибитку. Там он сказал те же слова и снял с головы кепку-шестиклинку.

Борис и Вадим с удивлением отметили: молодой калмык носил ладно сидящий на нем европейский костюм, какие шьют себе преуспевающие чиновники Саратова или Астрахани. Так в степи никто не одевался. Даже улусные стряпчие и толмачи из Янхальского улуса не смели надеть на себя никакой новинки модного покроя, носили традиционный темный бешмет из саржи или сатина и легкую косоворотку. На головах канцеляристы и переводчики носили, как униформу, высокие мерлушковые шапки с алой кисточкой. Эта кисточка, мотавшаяся при ходьбе, словно сорванный на околице хотона тюльпан, считалась священной: ею отмечали себя также служители ламаистского культа.

Обувались состоятельные калмыки в яловичные сапоги, чаще всего изготовленные кустарями. Люди классом выше обряжали себя и своих взрослых детей в привозной хром, юфть, сафьян. Беднота обходилась обувкой под названием буршмак. Сварганить себе обновку такого рода мог всяк, нарезав сыромятины и вымочив ее в подкисленной воде или перестоявшем кумысе. И хотя обувь эта изготовлялась все-таки из кожи, в готовом виде буршмаки поразительно напоминали лапти. Не случайно на ярмарках в сопредельных селениях, где мешается русский говор с калмыцким, после удачного торга степной табунщик менялся с пахарем обувкой — буршмак стоил так же недорого, как лапоть из лыка. Мало чем отличались друг от друга онучи, сотканные из грубой овечьей шерсти и калмыцкие чулки, скроенные из такой же грубой домашней ткани. Девочка лет восьми в любом джолуме была горазда снабдить легкой и крепкой обувью всю семью.

На Араши был костюм из тонкого синего сукна. Брюки заправлены в хромовые сапоги с невысокими голенищами. На день встречи Араши Чапчаеву было двадцать два года. Он еще не брил бороды. Темный нежный пушок над верхней губой был почти незаметен на смуглой тонкой коже.

Араши было шестнадцать, когда он закончил курсы народных учителей в Астрахани. Преподавать он начал в своем родовом хотоне Манджикского аймака. Но слава о первом калмыцком учителе облетела в то лето степь не только потому, что его ученики начали читать букварь и составлять слова по складам. Юный учитель Араши Чапчаев вступился за честь женщины. И имя его стали почитать наравне с именами сказочных батыров.

4

В самом хотоне, и без того похожем на разворошенный муравейник, с приездом именитых гостей заметно прибавилось движения: женщины спешили управиться с неотложными заботами, перепоручали друг дружке малых детей, щелкали замками, хлопали крышками сундуков, добираясь до таких одежек, какие лежали на дне сундука со времен свадьбы. Мужчины искали, кому бы на час-другой передать стадо, и, если не находили замены, подгоняли скот ближе к хотону, чтобы можно было