Этап - Константин Бояндин

– Это они, да? Я не узнавала, – пояснила Дарья, обнимая Винни-Пуха. – Их не было. Были пустые кресла. А как только все кончилось, они появились. Взяли и появились.

– Твоя дочь, – поразилась Елена Фомина (в этой реальности – Васильева). – Не знала, что у тебя есть дочь. Да какая большая!

Дарья Петрова улыбнулась.

– Они так похожи, – Елена переводила взгляд со своей Дарьи на другую. – Как близняшки! Слава, я до сих пор не верю. Террористы! Откуда они у нас? Почему?

Николаев развел руками. Нашлось несколько сильно поврежденных тел пришельцев – так сказал Петрович; их уже увезли «куда надо». Неудивительно, что в газетах написали про террористический акт. Похоже, никого не удивила ни нелепость такого акта – ни о каких требованиях никто не слышал – ни то, что весь город заснул и проснулся только после того, как террористов разгромили.

– Папа, мы пойдем? – Дарья Петрова встала. – Немножко погуляем, ладно? – видно было, что вторая, младшая Дарья не против погулять с новой знакомой. – Мы рядом будем!

– Да, конечно, – Николаев кивнул. Фомина, то есть Васильева-старшая тоже согласилась.

– Слава, – Елена подняла взгляд, когда щелкнул замок входной двери. – Ты для меня уже столько сделал, для нас обеих. Мне очень неловко просить тебя...

– Что случилось, Лена? – он взял ее за руки, и чувство нереальности вновь нахлынуло и повлекло. Она совсем не изменилась. Осталась такой же, какой он помнил ее по той, первой жизни. Конечно, ей давно не восемнадцать, а ему не двадцать, но сейчас он видел ее молодую.

– Я схожу с ума, – прошептала она и бросилась к нему в объятия. – Мы обе. Мне все казалось, что вокруг какой-то страшный сон. Мы собирались с ней на море, через три недели, но мне постоянно снится один и тот же сон. То есть много снов, но все страшные. Там нас едят заживо, или сжигают, или еще что-то. И Даше снится то же самое. Скажи, я сумасшедшая? Слава, кругом другие люди! Я выхожу на улицу, захожу к соседям по подъезду, как всегда делала, а потом понимаю, что они чужие, что я их на самом деле не знаю.

Черт, подумал Николаев, неужели она двенадцатая? А ее Даша тогда? Тринадцатая? Может ли собраться больше двенадцати? И Федор далеко, хотя уже звонил и говорил, что и там, в столице, тоже был прорыв. И везде, похоже был. И что это тревожный знак, но подробнее при встрече.

Будь что будет, подумал Федор. Скажу. Скажу хотя бы часть. В брошюре написано: люди, которые живут вокруг, не поверят, если вы расскажете им о том, что вскоре наступит конец света. Они вообще не запомнят эту часть разговора, как будто им не положено знать.

– Лена, – он осторожно усадил ее на диван, сам сел рядом. – Ты не сошла с ума. Постарайся поверить тому, что я сейчас скажу.

Она закивала, взяв его за руки.

– Я не Слава. Тебе кажется, что меня зовут Владислав. Мое настоящее имя Сергей. Николаев Сергей Васильевич. Мы познакомились с тобой летом восемьдесят пятого, мы жили вместе почти два года, а потом расстались, из-за одного совершенно глупого случая. Может, нас хотели поссорить – может, просто совпали обстоятельства. Ты вышла замуж за моего друга, через месяц. У вас почти сразу же родилась Дарья, и ты сказала, что я был страшным сном твоей жизни, что ты теперь счастлива. Мы помирились только через восемь лет.

Он запнулся. Не смогу. Не смогу сказать, что они поехали в аэропорт, на курорт, куда Вениамин должен был вылететь день спустя, и попали вместе с машиной под грузовик. Там даже опознавать было нечего, только по личным вещам узнали, кто был в машине.

Она прикрыла глаза. Долго так сидела, держа его за руки.

– Господи, – она вновь открыла глаза. – Я вспоминаю. Этого не может быть, но я вспоминаю. Все так и было, как ты сказал.

Он прижал ее к себе. Я тоже вспоминаю. Я предлагал отвезти их в аэропорт в тот день, но она категорически отказалась. А я с тех пор считал, что виноват в их смерти. Нужно было уговорить Вениамина, он бы настоял, он знал, как аккуратно я езжу. Хотя что теперь говорить...

– Лена, – он взял ее за руки. – Я все это время думал, что виноват, что вы с Дашей погибли. И в том что умер Вениамин, он не смог жить без вас. Вы собрались на курорт. Так, как вы сейчас собираетесь. И ты отказалась, чтобы я вас отвез, ты не хотела ехать со мной в одной машине без Вениамина. Вы с Дашей попали в аварию, и погибли.

Она поднялась. Поднялся и он. Елена долго смотрела ему в лицо, затем отошла к окну.

– А я думала, почему мы так часто просыпаемся в другом месте, или в другое время. Почему вокруг чужие люди, и все время разные даты. И почему никто не звонит, совсем никто... – она прижала ладони к груди. – Сережа! А ты? Если ты здесь...

– Я погиб, – произносить это оказалось трудно. – Там погиб. Несколько дней назад. Попал в автокатастрофу.

Она обняла его.

– Не оставляй меня. – попросила она. – Не оставляй нас с ней! Я верю тебе. Останься с нами, пожалуйста! Мне все равно, что будет, просто останься!

– Останусь, – он прижал ее к себе крепче. – Прости меня, если можешь. Я должен был уговорить вас тогда. Должен был сам вас отвезти.

– Прощаю, – она отпустила его, взглянула в лицо и улыбнулась. – Так странно! Я должна...

Дверь открылась и вошли обе Даши, со смехом что-то обсуждая. Дарья Васильева увидела выражение лица матери и замерла на пороге.

– Даша, подойди, пожалуйста, – попросила Елена. – Сережа, я должна была сказать это давно. Но наверное, ты и сам понял, да?

– Она моя дочь, – произнес Николаев.

– Да. Даша, прости меня, пожалуйста! Вот твой настоящий папа, – и она расплакалась.

– Мама, не плачь! – попросила Дарья Васильева, подбежав и обхватив маму. – Пожалуйста! Вы же не бросите нас? – она посмотрела в лицо Николаева. – Да? Мы же теперь будем все вместе, да?

– Да, – и он присел, чтобы обнять ее. – Теперь мы будем все вместе.

Она пропала. Так, как описывала Дарья Петрова. Стала зыбкой, затем прозрачной, и рассеялась. Он еще слышал запах ее волос, ощущал тепло тела – а ее уже не было.

– Лена... – он оглянулся. Она исчезла точно так же, секундой позже.

Николаев понял, что ноги не держат. Так и сел на пол, спрятав лицо в ладонях. Жар накатил на него – странный, не тот, что был во время боя, другой: тепло приходило откуда-то из груди, и приносило не злость или отчаяние, а спокойствие.

– Дядя Сережа, – Дарья опустилась на пол рядом с ним. – Я слышала. Ничего не говорите, ладно? Мне не нужно ничего объяснять.

Минут через пять волны тепла стали не такими мощными, стало легче дышать и думать. И грусть не приходила, наоборот – пришли радость и уверенность. Уверенность, что все хорошо. С кем и где именно, уже не было важно.

– Идемте, – попросила Дарья. Помогла ему встать. На журнальном столике осталась заколка для волос – несомненно, Дарьи Васильевой. И прочие мелочи. Мне кажется, что я дома, понял Николаев. Теперь понимаю, почему.