Мертвецы живут в раю - Жан-Клод Иззо

Я сообщил Бабетте, что Дзукку прикончил Уго. Чтобы отомстить за Маню. И что я не понимаю, кто мог вбить ему в башку подобную мысль и зачем. Я позвонил Батисти.

— Фабио Монтале. Это тебе что-то говорит?

— Легавый, — ответил он после короткого молчания.

— Друг Маню и Уго. (Он саркастично хихикнул.) Я хочу тебя видеть.

— Я сильно занят в эти дни.

— А я нет. Я даже свободен в полдень. И очень хотел бы, чтобы ты пригласил меня в какое-нибудь симпатичное местечко. Чтобы поболтать наедине.

— А если нет?

— Я могу доставить тебе неприятности.

— Я тоже.

— Но ты, насколько мне известно, не слишком жалуешь рекламу.

Я пришел на службу в отличной форме. И полный решимости. Мысли у меня были ясные, и я знал, что ради Уго я готов идти до конца. Ради Лейлы я снова займусь расследованием. Прямо сейчас. Я спустился в общий зал совершить еженедельный ритуал назначения нарядов.

Пятьдесят человек в форме. Десять автомобилей. Два полицейских фургона. Дневные наряды. Ночные наряды. Назначения по участкам, кварталам, в супермаркеты, на бензоколонки, в банки, почтовые отделения, лицеи. Рутина. Люди, которых я не знаю или знаю совсем мало. Редко это были одни и те же. Мне было поручено и отзывать из нарядов. Молодых, старых. Отцов семейства, молодоженов. Невозмутимых отцов, рвущихся в бой молодых. Не расистов, если только с арабами. И с черными, и с цыганами. Говорить мне было нечего. Только формировать наряды. Я проводил перекличку и назначал дежурных по их физиономиям. Это не всегда давало лучшие результаты.

Среди парней был один антилец. Первый, кого мне прислали. Высокий, крепкий, с коротко подстриженными волосами. Мне он не нравился. Эти молодцы считают себя большими французами, чем любой овернец. Арабы для них — это не стакан рома. И цыгане тоже.

Я с такими сталкивался в Париже, в комиссариате Бельвиля. Они гнусно обходились с другими за то, что те не овернцы. Один из них мне говорил: «У нас ты арабов не увидишь. Они, как бы это сказать, свой лагерь выбрали, понимаешь!». Я не чувствовал, что принадлежу к какому-нибудь лагерю. Просто стою на службе правосудия. Но время подтверждало его правоту. Этих парней я предпочел бы послать на почту или в компанию «Электриситэ де Франс». Антилец отозвался на фамилию Люк Рейвер. Я поставил его в наряд вместе с тремя «стариками». Будь что будет!

Прекрасные дни бывают лишь ранним утром. Мне следовало бы помнить об этом.

Рассветы оказываются только иллюзией красоты мира. Когда люди открывают глаза, в свои права вновь вступает действительность. И они снова сталкиваются с загаженным миром. Я думал об этом, когда в мой кабинет вошел Лубэ. Я понял это потому, что он стоял, держа руки в карманах.

— Малышка была убита около двух часов ночи, в субботу. Такая жара, да лесные мыши… Это могло бы выглядеть еще отвратительнее, чем ты видел. Что произошло до этого, нам неизвестно. По данным лаборатории они изнасиловали ее группой. В четверг или в пятницу. Но не там, где мы ее нашли… Спереди и сзади, если хочешь знать…

— Мне плевать на подробности…

Из правого кармана куртки он достал пластиковый пакетик. И одну за другой выложил передо мной три пули.

— Мы извлекли их из тела малышки.

Я смотрел на Лубэ. Я ждал. Он достал из левого кармана другой пакетик. Параллельно с другими он положил еще две пули.

— Вот эти мы извлекли из Аль Дакиля и его телохранителей.

Пули были идентичны. Оружие тоже. Двое убийц были насильниками. В горле у меня пересохло.

— О черт! — с трудом выговорил я.

— Следствие закончено, Фабио.

— Но одно не ясно.

Я показал на третью пулю. Пулю, выпущенную из «астра спесьяль». Он выдержал мой взгляд.

— В субботу ночью из этого пистолета они не стреляли.

— Их было не двое. Обязательно был третий.

— Третий? Откуда ты взял?

У меня была собственная теория на счет изнасилований. Изнасилование может быть делом либо одного, либо трех человек. Никогда двух. Когда двое, неизменно есть один, кому ничего не достается. Он вынужден ждать своей очереди. Одиночка — это классический случай. Трое — это извращенная игра. Такую вот теорию я выстроил. Основываясь на интуиции. И на злости. Потому что я отказывался допустить, что следствие закончено. Третий должен быть, потому что мне необходимо его найти.

Лубэ посмотрел на меня с грустным видом. Он собрал пули и разложил их по пакетикам.

— Я принимаю все гипотезы. Но… И потом на руках у меня еще четыре дела.

Двумя пальцами он держал пулю, выпущенную из «астра спесьяль».

— Это та, что попала в сердце? — спросил я.

— Об этом я ничего не знаю, — удивился он. — Почему?

— Я очень хотел бы знать.

Через час Лубэ мне перезвонил. Он подтвердил мою догадку. Именно эта пуля пробила сердце Лейлы. Разумеется, это ни к чему не вело. Просто придавало этой пуле тайну, которую я хотел разгадать. По тону его ответа я догадался, что Лубэ не считал расследование полностью законченным.

Я нашел Батисти в баре «Морской флот». Его «столовой». Бар стал местом встречи рулевых крейсерских яхт. На стене по-прежнему висели холст Луи Обидера, изображающий сцену карточной игры из «Мариуса», и фото Паньоля с женой на фоне порта. За столом позади нас Марсель, патрон объяснял паре итальянских туристов, что да, именно здесь снимался фильм «Мариус». Дежурным блюдом были обжаренные в оливковом масле морские моллюски и баклажаны с сыром в сухарях. Со светлым розовым вином из погребов Руссэ, из личного запаса хозяина.

Я пришел пешком. Ради удовольствия побродить в порту, грызя соленый арахис. Мне нравилась эта прогулка. Портовая набережная, набережная Бельгийцев, набережная Рив-Нёв. Запах порта. Моря и отработанной смазки.

Торговки рыбой, неизменно горластые, продавали дневной улов. Дорад, сардин, морских сомов и пателл. Перед прилавком африканца группка немцев торговалась из-за слоников черного дерева. Африканец восторжествует над ними. Он прибавит поддельный серебряный браслет, с фальшивой пробой. Уступит сто франков за все. Но все равно останется в выигрыше. Я улыбнулся. Таким я знал их всегда. Мой отец отпускал мою руку, и я бежал к слоникам. Я садился на корточки, чтобы рассмотреть их поближе. Я не смел прикоснуться к ним. Африканец смотрел на меня, вращая глазами. Это был первый подарок моего отца. Мне было четыре года.

С Батисти я пошел на обман.

— Почему ты навел Уго на Дзукку? Это все, что я хочу знать. И кто здесь что выигрывает?

Батисти был старый лис. Он тщательно жевал, допил свой бокал вина.

— Что тебе известно?

— Кое-какие вещи, о чем я не должен бы знать.