Серебряная Инна - Элисабет Рюнель

И всегда именно я выбегала в ночь, это я рыдала, уходила спать в другую комнату, билась головой в стену, о косяк двери, о перила лестницы. Не знаю, как тебе удавалось не сорваться, но мне кажется, тебе доставляло удовольствие сдерживать своих внутренних демонов. Но это удавалось тебе только вначале. Со временем демоны взяли над тобой верх, и ты заблудился. Может, именно тогда я начала являться тебе в снах и ты с их помощью решил меня наказать?

В песнях Высоцкого все чувства были братьями, все состояли из одной материи. Не потому, что он стирал границы между ними, он только рассказывал, что вода в бурлящем водопаде и спокойном озере — это одна и та же вода.

Благодаря карте я узнала, что нахожусь к северу от Крокмюра и Спеттлидена. Спеттлиден — заброшенная деревня, но в Крокмюре по-прежнему живут люди. Не знаю, сколько отсюда до Крокмюра, но лая собак, если они там есть, во всяком случае, не слышно.

Наконец Арону удалось узнать ее имя.

На этот раз тоже было раннее утро. Арона разбудил холод. Открыв глаза, он увидел, что трава рядом с его навесом застыла вся в белых кристалликах инея. Арон встал и, завернувшись в одеяло, присел рядом с Лурвом. Так они и сидели, прощаясь с уходящим летом.

В лесу было совсем тихо и безветренно. Даже птицы не пели. Листва на березах поредела, он только сейчас это заметил, и часть листьев была желтого и коричневого цвета. Темные ели стояли словно облитые глазурью, а там, куда добирались слабые лучи солнца, они были золотистыми. Арон задрожал под одеялом и теснее прижался к собаке.

Неведомые паучки всю ночь бодрствовали и сплели тонкую паутину, покрывавшую теперь сучки и травинки на земле. Она сверкала на солнце, и все вокруг словно шептало: «Ты не знаешь, в какой сказке живешь, не знаешь, какое волшебство творится вокруг…»

Арон, наловчившийся определять присутствие Инны за летние месяцы, испытал шок, когда она внезапно появилась прямо перед ним так, словно тишина выпила все звуки от ее шагов. И только сейчас он явственно разглядел, что ее волосы действительно были седыми. Пепельно-серыми, как зола.

Она смотрела на него, а он — на нее. Никто не произнес ни слова. Они купались во взглядах друг друга, не зная, как выбраться из этого омута. Волшебство разрушил Лурв, который, радостно виляя хвостом, бросился к Инне. Девушка присела на корточки и поздоровалась с псом.

— Заморозки, — сказал Арон, придя в себя.

Подняв на него глаза, Инна втянула воздух меж передних зубов — привычка, характерная для этих краев.

— Картошка замерзла, — сообщила она.

— Скоро лошади отправятся домой, — поддержал разговор Арон.

Девушка ничего не ответила на это, лишь произнесла:

— Я забыла сказать, как меня зовут. Ты говорил, что хочешь узнать мое имя. Тебя ведь зовут Арон, да?

— Да. А тебя?

— Меня зовут Инна.

— Инна, — попробовал имя на вкус Арон, — Инна. Звучит как дуновение ветерка. Когда слышишь его, вспоминаешь ветер.

Инна улыбнулась. Вид у нее был удивленный.

— Тебе нравится ветер?

— Очень. Я был моряком. Для них ветер очень важен.

Инна снова стала поглаживать Лурва.

— Я ничего не знаю, — сказала она спустя минуту. — Но Кновель однажды видел море. Он сказал, что в нем нет ничего особенного.

Арон не понял, кого она имеет в виду, но воспринял как сигнал к продолжению разговора:

— Я могу тебе рассказать.

Они снова замолчали. Бросив на него взгляд, Инна поднялась на ноги:

— Мне пора идти домой.

— Прощай, Инна. Я рад, что наконец узнал твое имя.

— В прошлый раз я испугалась, когда ты проснулся, — прошептала она. — И совсем забыла сказать.

— Ничего страшного, я понимаю. Но меня не нужно бояться, даже когда я не сплю.

Ее глаза радостно блеснули.

— Прощай! — сказала девушка и исчезла в лесу.

В тот же день Соломон привез ему провизию. Они не виделись с того самого раза в начале лета, когда вместе напились и Арон спел песню. Им было что обсудить. Отец Соломона в одну из жарких июльских ночей отдал Богу душу, и им пришлось одалживать лошадь, чтобы похоронить его в Ракселе, потому что Бальдр был на пастбище. Но по дороге домой они попали в грозу. Лошадь испугалась молнии и понесла. Повозка чуть не опрокинулась, и все выпали из нее на землю, кроме Соломона. Сильнее всего пострадала средняя дочь Сара, которая сломала руку, остальные получили лишь синяки и ссадины. Успокоив лошадь, они продолжили путь домой, но уже на следующий день Соломону пришлось везти Сару к лекарю в Ракселе.

Арону было странно слушать рассказ Соломона. Мир, казавшийся таким близким и знакомым, за одно лето изменился до неузнаваемости. Хельга, старик, дети словно выступили из тени, возвращаясь в его жизнь, и сердце Арона сжалось от тоски: ах как сильно он скучал по малышам с их сладким молочным запахом и задорным смехом.

— Это последняя провизия, — сообщил Соломон. — Через неделю придут мужики из Спеттлидена за своими лошадьми, а сразу после них — мы из Крокмюра.

— Да, я понял утром, что лето подошло к концу, — признался Арон.

Соломон посмотрел на друга:

— Тебе тут понравилось? Работа по тебе?

Арон улыбнулся. Инна. Его мысли все время были заняты только ею. Но он не мог о ней рассказать, поэтому только коротко кивнул и опять занялся приготовлением кофе.

— Только вот кофе мне не хватало. Уже начал скучать по нему. Ты ведь не забыл сахар?

— Нет-нет, сахар я привез. Хельга об этом позаботилась.

Хельга, подумал Арон. Однажды она ему приснилась. Она была с ним на пастбище, но ощущение было такое, словно они на корабле. Почему-то в снах Арон всегда был на корабле. Подробностей он не запомнил, но во сне точно была Хельга. Арон помешал кофе прутиком, давая ему закипеть. Она не забыла, что он пьет кофе только с сахаром, она не забыла.

Соломон достал каравай мягкого свежеиспеченного хлеба, небольшую головку сыра, коробочку с маслом и кусочек сала с тонкой полоской розовой ветчины сверху.

— Настоящий американский бекон! — похвастался он.

Они не стали жарить бекон, а съели его прямо так, положив на хлеб.

— Мы решили устроить тебе прощальный праздник, Хельга и я. По случаю того, что все с лошадьми прошло удачно. А жилы — это для собаки, сказала Хельга.

Свою порцию Лурв уже успел съесть, жадно проглотив в один прием. Теперь он лежал, опустив голову на передние лапы и время от времени посматривая на мужчин в надежде, что ему еще что-нибудь перепадет.

После обеда Соломон собрался в путь. На этот раз у него были дела, и он не мог остаться на ночь. И Арон не возражал, так как боялся, что утром снова придет Инна. То, что происходило между ними, было его секретом, которым он ни с кем не хотел делиться. Слишком серьезной была игра, которую они вели, думал Арон, какой бы невинной она ни казалась с виду. Они оба были беззащитны перед этой игрой. Он не мог описать словами, что именно происходило между ними, но он уловил звук, почувствовал странное созвучие.