Похищение премьер-министра - Агата Кристи

– Боже милостивый, Пуаро! Знаете, я бы с радостью отдал все, что имею, лишь бы полюбоваться, как вы хотя бы раз останетесь в дураках. Просто ради того, чтобы немного сбить с вас спесь!

– Ну-ну, не надо так злиться, дорогой Гастингс! По правде говоря, мне порой кажется, что в такие минуты вы готовы перегрызть мне горло. Ах, как это печально! Остается только утешаться тем, что это обычная участь гениев!

Маленький бельгиец горделиво выпятил грудь и испустил столь уморительный вздох, что весь мой гнев тут же улетучился. Я рассмеялся.

Утром во вторник, едва рассвело, мы уже мчались в Ливерпуль в вагоне первого класса. Пуаро был неумолим. Как я его ни просил, он не проронил ни словечка о своих подозрениях. Снизошел только до того, чтобы наигранно удивляться, как это, мол, я сам до всего не додумался. Я счел, что спорить с ним или унижаться – ниже моего достоинства. Пришлось сделать равнодушное лицо, хотя на самом деле я просто разрывался от любопытства.

Как только мы с ним оказались возле причала, у которого пришвартовался огромный трансатлантический лайнер, Пуаро переменился, как по мановению волшебной палочки. Напускное легкомыслие тут же слетело с него, он напоминал собаку, взявшую след. Наши с ним действия заключались в том, что мы расспросили всех четырех стюардов о приятеле Пуаро, который якобы отплыл на «Олимпии» 23-го числа.

– Пожилой джентльмен, в очках. Полный инвалид, все плавание, скорее всего, пролежал в каюте.

Описание это в точности подошло некоему мистеру Вентнору, занимавшему на пароходе каюту С24, смежную с той, в которой плыл мистер Риджуэй. Я был страшно заинтригован, хотя мне было невдомек, каким образом Пуаро удалось узнать о существовании этого загадочного мистера Вентнора и о том, как он выглядит.

– Скажите, – наконец не выдержал я, – этот джентльмен, мистер Вентнор, наверное, первым сошел на берег, когда вы прибыли в Нью-Йорк?

Стюард огорченно покачал головой:

– Нет, сэр. Наоборот – он покинул корабль последним.

Я пристыженно замолчал, краем глаза успев заметить насмешливую улыбку на лице Пуаро. Поблагодарив стюарда, он сунул ему в руку банкнот, и мы отправились назад.

– Все это очень хорошо, – продолжал горячиться я, – но его последние слова поставили крест на вашей драгоценной теории! Так что можете улыбаться сколько вашей душе угодно!

– Эх, Гастингс, Гастингс, старый друг! Как всегда, не видите разгадки, даже когда она у вас под самым носом! Напротив, последний ответ стал, можно сказать, краеугольным камнем моей теории.

Я в отчаянии всплеснул руками:

– Сдаюсь!

Когда мы уже сидели в поезде, на всех парах мчавшем нас в сторону Лондона, Пуаро вдруг принялся что-то торопливо писать, а потом, сложив листок, сунул его в конверт и тщательно заклеил.

– Это для милейшего инспектора Макнейла. По дороге мы занесем его в Скотленд-Ярд, а потом отправимся в ресторан «Рандеву». Я попросил мисс Фаркуар сделать нам честь и отобедать с нами.

– А как же Риджуэй?

– А что с ним такое? – Насмешливый огонек зажегся в глазах Пуаро.

– Ну… если вы не думаете… тогда что ж…

– Бессвязная манера излагать свои мысли становится для вас просто-таки дурной привычкой, мой милый Гастингс. В отличие от вас я всегда обо всем думаю. Если Риджуэй и в самом деле вор, похитивший облигации, что меня еще недавно ничуть бы не удивило, – что ж, дело было бы впечатляющим, но не слишком сложным. Так, пустячок… если, конечно, подумать.

– Да, боюсь только, что мисс Фаркуар вряд ли согласилась бы с вами.

– Возможно, вы и правы, друг мой. Так что, как видите, все к лучшему. А теперь, Гастингс, давайте вспомним, как развивались события. По вашим глазам, друг мой, видно, что вы прямо-таки сгораете от желания узнать, в чем тут дело. Итак, запертый саквояж с облигациями выкрадывают из запертого сундука, и он пропадает бесследно, по образному сравнению мисс Фаркуар – тает в воздухе, как дым. Но поскольку современная наука не признает таких вещей, можем смело отбросить это предположение. Что же происходит на самом деле? Каждый, кто знал об облигациях, отлично понимал, что их просто невозможно пронести на берег…

– Да, и все же нам известно…

– Говорите за себя, Гастингс! Я исхожу из очевидного: раз это было невозможно, значит, они попали на берег каким-то другим путем. Остаются два варианта: либо их до времени припрятали на борту корабля… либо вышвырнули за борт!

– Привязав к нему что-то вроде поплавка?

– Никакого поплавка не было.

Я вытаращил на него глаза:

– Но… но если облигации выбросили за борт… как же их в то же самое время могли распродавать в Нью-Йорке?!

– Всегда восхищался вашим непревзойденным умением мыслить логически, мой дорогой друг! Раз облигации распродали в Нью-Йорке, отсюда следует, что никто их за борт не бросал. Теперь вы видите, куда это нас привело?

– Туда же, откуда мы начали, – мрачно ответил я.

– Jamais de la vie![6]Если сверток выбросили за борт, а облигации все-таки были пущены в продажу в Нью-Йорке, значит, в свертке ими и не пахло! Вообще кто-нибудь может подтвердить, что они на самом деле там были? Вспомните, друг мой, с той самой минуты, как мистер Риджуэй получил его в Лондоне, он ни разу не разворачивал этот самый сверток!

– Верно… но тогда…

Пуаро нетерпеливо оборвал меня на полуслове:

– Позвольте, я закончу. Насколько я могу судить, эти облигации в последний раз появлялись на глазах у людей 23-го числа рано утром. Это было в офисе Англо-шотландского банка. После этого их никто не видит. А в следующий раз они появляются уже в Нью-Йорке через полчаса после прибытия «Олимпии» в порт. А если верить одному свидетелю, которого, к сожалению, никто не слушал, так вообще за полчаса до прибытия «Олимпии»! А что, если предположить, что облигаций вообще не было на корабле? Могли они каким-нибудь другим способом попасть в Нью-Йорк, спросите вы. Да, могли – на «Гигантике». Он вышел из Саутгемптона в тот же самый день, что и «Олимпия», однако ему за скорость передвижения присуждена «Голубая лента Атлантики». Посланные с «Гигантиком», облигации могли попасть в Нью-Йорк за день до того, как «Олимпия» вошла в порт. Итак, дело понемногу проясняется, не так ли? В свертке с облигациями никаких облигаций нет и в помине, а подмена происходит, скорее всего, в конторе Англо-шотландского банка. Для всех троих присутствующих нет ничего проще заранее приготовить дубликат свертка, а потом незаметно подменить им настоящий. И вот, друг мой, похищенные облигации на всех парах плывут в Нью-Йорк, а при них наверняка письмо с инструкциями начать продавать их сразу же, как «Олимпия» войдет в порт. А тот, кто организовал все это, должен был обязательно находиться на борту «Олимпии», чтобы инсценировать ограбление.