Мессалина. Трагедия императрицы - Ирена Гарда

Глашатай прокричал слова императора, чтобы их услышали даже на самой дальней галерке, и зрители разразились аплодисментами. Послышались крики «Аве, цезарь!». Голубь молча склонил голову, благодаря за щедрый дар. Казалось, он не замечает свою бывшую хозяйку, а Мессалине так хотелось, чтобы он подал ей какой-то знак, что помнит ее и ту далекую ночь!

Подняв руку, Калигула попросил тишины, и все затихли, ожидая, каких еще даров удостоится их любимчик.

— Я вижу, что тебя беспокоит рана, — вдруг вкрадчиво проговорил принцепс. — Я сам займусь твоим лечением и прослежу, чтобы оно было самым эффективным. Поднимись ко мне в ложу, и я дам тебе бальзам, который сразу утишит боль. Эй, кто-нибудь там, позовите моего лекаря!

Глашатай повторил слова цезаря, и чаша амфитеатра снова содрогнулась от аплодисментов. Римская чернь заходилась от восторга: это был ее император, который не считал зазорным оказать помощь презренному гладиатору, к тому же победившему фракийца! Но что-то в интонации Калигулы насторожило Мессалину, и она беспомощно оглянулась на Макрона, прося помощи, но тот чуть нахмурил брови и отрицательно качнул головой, призывая ее к осторожности. Это движение громче всяких слов сказало ей об участи, ожидавшей Голубя, и она в ужасе закусила губу.

А гладиатор в это время уже поднялся в императорскую ложу и был допущен к Гаю Цезарю. Принцепс что-то тихо шепнул подоспевшему лекарю, и тот, побледнев, вытащил из сумки маленький пузырек.

— Подойди сюда, Голубь. Помогите снять ему доспехи.

Сразу несколько рук потянулось, чтобы освободить раненого гладиатора от брони, и Мессалина зажмурилась, увидев, что туника на левом боку херуска пропиталась кровью. Счастье, что сика фракийца прошла чуть выше селезенки, распоров только мышечный корсет и не затронув внутренние органы. При правильном лечении полученная рана не представляла угрозы для жизни гладиатора.

— Ну вот и прекрасно, — с притворной радостью вздохнул Калигула. — Сейчас мой лекарь приложит к твоей ране обещанный мною бальзам, и ты глазом не успеешь моргнуть, как забудешь о своей ране.

В этот момент Мессалина, наконец, смогла поймать взгляд Квинта, и тот чуть заметно ей улыбнулся, вернее, чуть заметно дрогнул уголками губ, подставляя раненый бок лекарю. И девушка с ужасом поняла, что гладиатор догадался об ожидавшей его участи. Она была готова закричать, забиться в истерике, но рука Макрона незаметно до боли стиснула ее предплечье, и Мессалина сумела справиться с нахлынувшим отчаянием.

— Молчи! — услышала она тихий шепот.

Лекарь между тем уже прибинтовал смоченную в яде тряпку к боку Голубя, и тот, как будто так и надо, склонил голову перед Калигулой:

— Благодарю тебя, цезарь!

Добившийся своего Калигула сразу потерял интерес к жертве и поднялся из курульного кресла, показывая, что Голубь может идти. Один из преторианцев подхватил снятые с Голубя доспехи, другой подставил свое плечо раненому, и они молча покинули ложу под суровым взглядом Макрона.

— Ну вот и все, — оглядел Калигула трибуны, с интересом следившие за манипуляциями, происходившими в императорской ложе. — Голубь будет жить! — крикнул он зрителям, и те ответили радостными воплями.

Для Мессалины это были ужасные мгновения. Ей хотелось закричать, кинуться к умирающему Квинту, а вместо этого она должна была улыбаться ненавистному Калигуле. Именно ненавистному. Это она осознала со всей ясностью. И еще поняла, что уже не хочет диадемы императрицы Рима, если для этого ей придется стать женой рыжего садиста. С мечтой ее детства и юности было покончено.

Следом за Калигулой она вышла из ложи, боясь наткнуться на тело Квинта, но его уже унесли, и она вздохнула с облегчением: увидеть его труп было выше ее сил.

— Я зайду к тебе позже попрощаться. Подумай над моим приглашением, — услышала она голос Макрона. — Только провожу императора во дворец и приду.

Не глядя на своего верного друга, она кивнула головой. Говорить сейчас девушка просто не могла.

…Мессалина не помнила, как добралась до дома. Едва усевшись в носилки, она залилась беззвучными слезами, размазывая по лицу косметику. Пошло прахом все: ее детские мечты, первая чистая влюбленность в человека, с которым она никогда не смогла бы быть рядом, вера во встречу с прекрасным властителем Рима, который на поверку оказался сумасшедшим садистом.

Нет, она просто физически не могла оставаться в городе, где каждый камень кричал ей об обманутых надеждах. Бежать отсюда куда глаза глядят, в далекий Египет, где, говорят, люди преклоняются не только прекрасной Исиде, но и гнусным крокодилам. Эти страшные зеленые твари, которых она пару раз видела в амфитеатре, и то добрее ее сограждан, которые за своей имперской спесью давно уже забыли о красоте и доброте. Недаром в их прекрасных дворцах стоят подлинники и копии статуй работы греческих скульпторов. А сами квирины могут строить только дороги, акведуки, амфитеатры, термы и прочие сооружения, которые ублажают тело, но не душу.

Едва переступив порог дома, она без обиняков выложила Лепиде все, что думает о Риме вообще и Калигуле в частности, и приказала Порции собирать вещи. Следя за тем, как служанка упаковывает ее скарб, Мессалина отрывисто отвечала на изумленные вопросы матери. Да, она готова отправиться за Макроном в Александрию. Да, он готов развестись с Эннией и жениться на ней. Нет, она никогда не пожалеет о своем бегстве, и ей глубоко безразлично, что по этому поводу подумают на Палатине. А что касается Квинта, то она никогда не простит своей матери его продажу ланисте. С этого дня она знать не желает ни Лепиду, ни Калигулу, ни вообще кого-либо из их общих знакомых.

Дело кончилось тем, что матрона в гневе покинула строптивую дочь, предсказав ей большие неприятности, и удалилась в свои покои под издевательский смех бившейся в истерике Мессалины, которой так и не пришлось узнать, что, вернувшись к себе, ее гордая мать долго рыдала в одиночестве, вспоминая проведенные с Квинтом ночи.

* * *

Ночь уже давно вошла в свои права, и Порция, задерганная приказами хозяйки, спала, сидя на полу с хозяйскими башмаками в руках, а Макрона все не было. Сначала Мессалина не придала этому значения: мало ли по каким причинам Калигула мог задержать своего префекта, но час проходил за часом, небо начало светлеть, а ее любовник все не шел, и его отсутствие становилось все более тревожным.

К счастью, человеческий организм устроен так, что не может долго выносить накал сильных чувств и, смиряя человека усталостью, дает ему возможность забыться сном, чтобы спустя несколько часов пробудить его для более спокойного восприятия мира. То же случилось и с Мессалиной. Когда над городом занялся новый день, она, наконец, погрузилась в мрачный сон, полный липких кошмаров. Ей снились хохочущий Калигула, трясущийся от страха Клавдий, невозмутимый Макрон и умирающий Квинт, Квинт, Квинт…

Когда девушка, мучаясь страшной головной болью, смогла раскрыть слипшиеся от слез ресницы, время уже приблизилось к полудню. Макрона все еще не было, и она больше не могла выдержать пытку ожиданием. Кликнув Порцию, она приказала найти расторопного Воробья, чтобы отправить его на поиски неверного любовника, но вместо ушлого мальчишки в ее комнату зашла Лепида, на лице которой растерянность соседствовала с печалью. Присев на край постели, она взяла за руку дочь и заглянула ей в глаза: