Рота стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

роте стрелок, прослуживший с Шарпом семь лет, грустно улыбнулся прежнему капитану:

– Мерзкий денек, сэр.

Шарп кивнул. Дождь унялся, но, похоже, ненадолго.

– Как дела, Дэн?

Стрелок ухмыльнулся, пожал плечами и обернулся посмотреть, не слышит ли Хейксвилл.

– Хреново, сэр.

– Хэгмен! – рявкнул Хейксвилл. – Думаешь, если ты старая развалина, так можно и не работать? Давай сюда, пошевеливайся! – Сержант с ухмылкой обернулся к Шарпу. – Извините, лейтенант, сэр. Некогда лясы точить, так ведь? Работа не ждет. – Зубы скрипнули, голубые глаза часто заморгали. – Как ваша супруга, сэр? Здорова? Надеюсь возобновить знакомство. Она ведь в Бадди-хосе?

Сержант гоготнул и повернулся к солдатам – те собирали лопаты, упавшие с фургона, у которого сломалась ось.

Шарп не обращал внимания на подколки – ответить значило бы показать Хейксвиллу, что тот достиг цели, смутил его. Шарп просто перевел взгляд с лопат на серую вздувшуюся реку. Бадахос. Он всего в четырех милях, город, построенный на впадении Ривильяса в Гвадиану. Над ним возвышалась цитадель, стоящая на горе над самым слиянием рек. Этим утром армия вышла из Элваша, а теперь ждала, когда саперы закончат понтонный мост, по которому британцам предстоит перейти на южную сторону. Эти громоздкие плоты, каждый в две тонны весом, притащили волами, и сейчас они покачиваются на воде поперек Гвадианы, заякоренные, чтобы не унесла вздувшаяся от дождей река. Поверху понтоны соединены толстенными тринадцатидюймовыми канатами. Грязная пена плещется между жестяными плотами, покуда поверх канатов укладывают доски с проворством, говорящим о том, что саперам не впервой форсировать испанскую реку. Едва настелили последние доски, тронулись первые фургоны, и солдаты принялись лопатами кидать с них грязь и песок – так создается дорога.

Начали переправу первые подразделения— недавно прибывшие тяжелые кавалеристы, спешившись, вели лошадей в поводу. Лошади нервничали, ступая по шаткому мосту, но шли. Окружение Бадахоса должно вот-вот начаться.

На противоположном берегу кавалеристы садились в седла, строились поэскадронно, и когда первые пехотинцы вступили на мост, всадники уже пришпорили скакунов и рысью двинулись к городу. Кавалерия – не угроза для могучих стен; скорее, это демонстрация, вызов осажденным и одновременно предостережение немногочисленной французской кавалерии внутри Бадахоса, чтобы та не вздумала атаковать переправу.

Пошел дождь, застучал по быстрой бурой воде, облил и без того мокрых людей, которые шли по мосту и затем налево к городу. Раз пехотинцы грянули «ура!» в ответ на донесшийся из Бадахоса звук пушечного выстрела. Эскадрон подъехал слишком близко к стене, французы выпалили из пушки, и британцам пришлось бесславно скакать прочь. «Ура» звучало иронично: пехотинцам вскорости предстояло гибнуть под этими самыми пушками, но все равно им было приятно, что щеголи-кавалеристы получили урок. Никому из кавалеристов не придется скакать в брешь.

Солдаты Южного Эссекского превратились во вьючных мулов. Саперам надо было доставить через реку больше сотни фургонов, и у двух поломались оси. Полку предстояло перетаскивать груз.

Уиндем остановил лошадь рядом с Шарпом:

– Все готово, мистер Шарп?

– Да, сэр.

– Во время переправы не спускайте глаз с багажа!

– Да, сэр. – Нет, сэр, кукиш вам с маслом, сэр. – Сэр?

– Слушаю, мистер Шарп. – Уиндем торопился.

– Вы передали мою просьбу, сэр?

– Нет, мистер Шарп, еще рано. Счастливо оставаться.

Полковник коснулся треуголки и поскакал дальше.

Стрелок поправил бесполезный при пересчете лопат и заступов палаш и по грязи зашагал к батальонному багажу. У каждой роты был мул, на которого навьючивали книги и бесконечные ротные бумажки, всякие мелочи и, совершенно незаконно, кое-что из офицерского имущества. Другие мулы тащили хозяйство батальона: ящики с запасным оружием, мундиры, еще бумажки и зловещее снаряжение хирурга. Здесь же толкались офицерские слуги с запасными и вьючными лошадьми, играли дети. Они с визгом носились чуть ли не под копытами мулов и коней, а матери, укрывшись чем попало от дождя, приглядывали за ними и ждали приказа трогаться. Устав разрешал батальону шестьдесят жен, но за три года войны неизбежно набиралось больше. Сейчас батальон сопровождали триста женщин и столько же детей смешанного английского, ирландского, шотландского, валлийского, испанского и португальского происхождения; была даже одна француженка – брошенная соотечественниками в Фуэнтес-де-Оньоро, она предпочла остаться с победителями и вышла замуж за сержанта из роты Стеррита. Были и грошовые солдатские шлюшки, и законные жены, которые могли представить соответствующие бумаги, и те, кто называл себя женами без всякой формальной процедуры. Многие выходили замуж по второму, по третьему разу – те, чьи прежние мужья погибли от французской пули или испанской лихорадки.

Вчера утром Уиндем отменил построение жен. В казармах такие смотры имеют смысл: полковник видит, что творится в семьях, и хороший офицер узнаёт о побоях и другой жестокости. Однако женщины Южного Эссекского не привыкли к инспекциям, они не скрывали досады. В первый раз, когда Шарп выстроил их перед Уиндемом, жена рядового Клейтона, красивая молодка, кормила младенца. Полковник остановился, потупился, нахмурил брови:

– Сейчас не время для этого, женщина.

Она с ухмылкой выставила полную грудь.

– Когда он хочет жрать, сэр, он жрет, в точности как его отец, сэр.

Жены засмеялись, мужчины заулюлюкали, и Уиндем зашагал дальше. Джессика бы знала, как поступить, он – нет.

Когда Шарп подошел к мокрому обозу, женщины заулыбались из-под накинутых на голову одеял. Невеличка Лили Гримс, с неиссякаемым запасом веселья и голосом тонким, словно остро наточенный штык, шутливо козырнула:

– С построениями покончено, капитан?

Женщины продолжали называть его капитаном.

– Ты права, Лили.

Она фыркнула:

– Он рехнулся.

– Кто?

– Чертов полковник. Для чего ему нас строить?

Шарп ухмыльнулся:

– О тебе заботится, Лили. Считает, что за тобой нужно приглядывать.

Лили мотнула головой:

– Скорее, хочет еще разок взглянуть на сиськи Салли Клейтон. – Она рассмеялась и в упор взглянула на Шарпа. – А вы тоже глаз не сводили, капитан. Я на вас смотрела.

– Я просто жалел, что это не ты.

Она зашлась от хохота:

– В любую минуту, капитан, только попросите.

Шарп рассмеялся и пошел прочь. Он восхищался женами, любил их. Они сносили все тяготы воинской жизни: ночи под проливным дождем, скудные пайки, долгие переходы – и никогда не отчаивались. Они провожали своих мужчин в бой, а после искали на поле битвы раненого мужа или его труп, и все это время они растили детей и заботились о супругах. Шарп сам видел, как Лили несла по трудной дороге двоих детей, мужнино ружье и весь скромный семейный скарб. Это были крепкие женщины.

Не леди, конечно, и уж тем более после трех лет жизни на полуострове. На одних старые мундиры, на большинстве – пышные грязные юбки, драные шали и головные платки. Лица загорели