Шипы и розы - Лана Каминская

Стиснув зубы, Тим вскочил и заметался по комнате, с грохотом распахивая дверцы тумбочек и шкафчиков и выворачивая наизнанку содержимое полок туалетного столика. Всякой ерунды было навалом, в том числе и несметного количества лекарственных настоек и порошков, обвёрнутых выписанными рецептами, углубляться в которые у Тима не было ни желания, ни времени, и только нюхательной соли никак не попадалось на глаза.

– Что за чёрт, – пробормотал Тим, проведя рукой по вспотевшему лбу. – Должна же она где-то быть. У них этих флакончиков у каждой по десять штук на один саквояж, а тут целая комната, и ни одного не видно.

Последним из хранителей дамских секретов оставался тот самый комод, и Тим уверенно шагнул в его сторону, чтобы спустя несколько секунд всё там переворошить.

Однако нюхательной соли не нашлось и среди сорочек и чулок, зато дрожащие пальцы упёрлись в обитую чёрным бархатом стенку и нащупали потайной ящичек, воспоминания о котором были до сих пор свежи. С годами ящичек не стал более податливым, но Тим хорошо знал секрет замка. Щелчок раздался совсем скоро, и Андервуд, посветив себе свечой, бережно провёл пальцами по некогда знакомым «сокровищам». Шкатулка из слоновой кости, малахитовая брошь, кружевная лента цвета первых фиалок... Перед глазами мгновенно всплыло дорогое сердцу лицо, но Тим мотнул головой, прогоняя видение, и принялся рыться в склянках и пузырьках, сваленных в кучу в углу ящика.

Они были здесь. Духи. Те самые, от которых, стоило Тиму вдохнуть их аромат, сразу сильно щекотало в носу и хотелось остервенело чихать. Терпкие, немного сладкие, немного горьковатые и безумно любимые матерью, хоть и душилась она ими редко и только по вечерам. Одной капли хватало, чтобы кожа запомнила аромат и сохранила его до самого утра, обволакивая и дурманя сознание мужчин и разжигая зависть у женщин. Знакомые дамы нередко выпытывали у леди Андервуд название и адрес парфюмерной лавки, втайне желая и себе приобрести подобное, но матушка только закатывала глаза и загадочно улыбалась.

Стеклянная пробка выпрыгнула из флакона, как только Тим поддел её пальцами, и утонула в высоком ворсе тёплого ковра. За десять лет аромат ни капельки не выветрился, и Тимоти, стараясь дышать только ртом, вернулся к до сих пор не пришедшей в сознание мачехе, вновь опустился рядом с ней, приподнял её голову и поднёс склянку прямо к её носу. Малеста дёрнулась, открыла на мгновенье глаза и слабо простонала.

Подхватив мачеху на руки, Тим уложил её на кровать, сунув под голову сразу две большие перьевые подушки, вновь бросился к тазу и кувшину с водой, заново намочил полотенце и в очередной раз промокнул им лицо той, кого проклинал половину своей жизни.

Влажные ресницы дрогнули, и блуждающий взгляд леди Андервуд остановился на лице пасынка, а губы разомкнулись и вытолкнули всего одно слово:

– Воздух...

Тим вскочил с кровати, на краешке которой сидел, и бросился к окну. Распахнул створки, позволив свежему ветру ворваться в комнату, но Малесте лучше не становилось. Пребывая на грани между сознанием и очередной пропастью, она с трудом дышала и отрешенно смотрела вокруг себя. Тугой корсет и сдавливающее грудь платье мешали бороться за жизнь, и Тим, ни секунды не медля, пробежал пальцами по веренице застёжек и завязок, решительно ослабляя их, расстёгивая или просто срывая, если попадались чересчур упрямые. Верхнее платье, лиф, корсет... Всё, что не давало вдохнуть полной грудью и прийти в себя.

Сильные руки не щадили воздушного кружева и выбеленной ткани, купленной на отрез в одном из самых дорогих магазинов столицы. Красивый наряд вмиг превратился в кучу тряпок, среди которых легко можно было отыскать ту самую подвязку, ради которой Тим пренебрёг гордостью и переступил порог дома, в котором поклялся никогда не появляться. Нужно было лишь протянуть руку, провести пальцами по затянутой в шёлковый чулок ножке, как делал это много раз с девицами мадам Лека, задержаться чуть выше колена, и подвязка добыта. Однако бледное лицо Малесты, её до сих пор закрытые глаза и сухие губы, жадно ловившие воздух капля за каплей, делали добычу слишком лёгкой для того, чтобы затем победно трубить о ней перед друзьями в «Сорняках». В итоге, Тим только отвёл взгляд, сделав это не столько из вежливости, сколько в целях не поддаться искушению, поднялся, прошёл к чайному столику, взял пустую чашку, подошёл с ней к кувшину, наполнил водой и вернулся к мачехе. Увидев, что Малеста начала приходить в себя, спокойно произнёс:

– Пей, а я позову слуг.

– Что вы... – Тим застыл на полпути к дверям. – Что вы сделали со мной?

Её голос был настолько слаб, что Андервуд обернулся. Чашка была опрокинута на кровать, а сама Малеста с ужасом во взгляде смотрела на разорванные платье и лиф и на расшнурованный корсет. Пальцы, ещё с трудом слушавшиеся, пытались безрезультатно нащупать покрывало, чтобы прикрыть им наготу, но того тоже не было рядом.

– Гадкий мальчишка... – Это были единственные слова, на которые у Малесты хватило сил. С трудом дыша, она снова закрыла глаза и еле слышно прошептала: – Остановитесь. Не надо никуда идти.

Тим застыл на месте.

– Я всего лишь хотел позвать Хизер.

– Нет, – изо всех сил сопротивлялась Малеста. – Нельзя, чтобы кто-либо видел меня в таком состоянии и рядом с вами. Не так страшен позор, сколько осознание того, что он нём знают больше, чем двое.

– Позор? – Тим наморщил лоб, а затем хмыкнул. – Ты, что же, подумала, что я...

Тим шагнул от дверей обратно к кровати, поднял с пола покрывало и швырнул его Малесте так, что краешком то сумело накрыть грудь.

– Прикройся.

Потом подцепил пальцами чашку, во второй раз наполнил водой и вновь сунул Малесте чуть ли ни под нос.

– Подайте лекарство, – слабым голосом попросила мачеха. – Оно там, в верхнем ящике туалетного столика. Стеклянный флакон из жёлтого стекла. К нему ещё чёрной ниткой привязан рецепт.

Тим поставил чашку, прошёл столику и выдвинул нужный ящик. Сделать это не составило особого труда – несколько минут назад Тим уже всё разворошил в том месте и хорошо помнил, где именно видел настойки и порошки.

Нужный флакончик отыскался быстро. Андервуд взял его в руки, откупорил и поднёс к носу. Микстура сильно пахла анисом, настоянным на спирте, но было в ней что-то ещё, от чего Тима чуть не стошнило. Закашлявшись, он схватил со столика серебряную ложечку и грубо спросил:

– Какая доза?

– Одна ложка.

– Тут указано: две, – ответил Тим, развернув рецепт и поднеся его к свету. Написанных слов было мало, и те, как и полагается, были начертаны едва различимым почерком, но Тиму, как ни странно, он показался знакомым. Мозг, однако, не торопился лезть в дебри памяти и разоблачать непонятное, но Андервуду это было не так уж и важно.

– Две много, – пробормотала мачеха. – От двух у меня под ночь сильно болит голова.

Тим пожал плечами, приблизился к кровати, протянул лекарство, но Малеста смогла лишь приподнять голову и то на пару секунд: в висках неистово застреляло, с губ леди Андервуд сорвался стон, и головой она вновь коснулась подушек.