Убийца - Джонатан Келлерман

– Классная тачка, – сказал я. – Может, когда-нибудь ты сам научишься ее водить.

Он скривил губы.

– Да я уже вожу.

– Здорово.

«Шеви» с ревом газанул на месте. Парнишка сморщился. После второго раската моторного грома, сопровождаемого выхлопной вонью, он повертел головой, словно пытался отделаться от шума в ушах. Третий заставил его нехотя потопать вверх по лестнице.

Однако к тому времени, когда он достиг верхней ступеньки, ленивая шаркающая походка сменилась комической заносчивой раскачкой. Вблизи он не производил сильного впечатления: мелкий для своего возраста, костей куда больше, чем мускулов, подбородок скошенный, бледные щеки в угрях. Голова была выбрита наголо. Лысый череп облюбовала стайка прыщей. Длинные руки болтались как тряпочные, торс узкий, грудь впалая. Тяжелые ботинки на два размера больше, чем нужно, придавали ему вид комический, почти мультяшный. Ногти у него были чистые, тело тоже ничем не пахло, но вот одежда все равно издавала тот пикантный аромат трехдневной плесени, который нередко можно обонять в комнатах подростков.

Я протянул ему руку. Он посмотрел на нее.

Я убрал руку, вошел в дом и направился прямо в кабинет, даже не глядя, идет он за мной или нет. Через девяносто с лишним секунд после того, как я сел за стол, парень возник на пороге и быстрым внимательным взглядом обвел всю комнату.

– Много у тебя тут барахла всякого. – Он дважды дал петуха, пока произнес эту короткую фразу. Альт, стремящийся перейти в тенор, но пока без особого успеха. По телефону его можно было принять за девочку. Ничего, со временем тестостерон сделает свое дело. Но чтобы это время пришло, сейчас ему надо регулярно принимать инсулин.

– Вещей много, – повторил он.

В кабинете как раз не было ничего личного, только то, что нужно для терапии.

– Ты думаешь?

– Ага, картинки вон те…

– Любишь живопись?

– Не-а… – И он покивал головой, точно приноравливая ее движения к какому-то внутреннему ритму. – А ты мне, типа, доверяешь?

– В чем?

Он улыбнулся. Зубы у него были неровные, но белые.

– Ну, что я ничего не сопру. Ты был здесь, а я там, а вещи у тебя есть красивые.

– Тебе нужны мои вещи?

– А что, можно взять?

– Нет, конечно.

Он уставился на меня.

– Ты можешь сесть, – сказал я.

Он не шелохнулся.

– А можешь не садиться, – сказал я, переложил на столе бумаги, сверился с журналом записи пациентов.

Он продолжал стоять.

Я сказал:

– Вот как ситуацию вижу я. Все кругом твердят тебе, что ты должен быть хорошим мальчиком, потому что у тебя диабет. Бла-бла-бла, шум с утра до ночи, целая гора шума. Вот ты и говоришь им: «Да, конечно, какие проблемы», – а сам думаешь: «Да пошли вы все на … оставьте меня в покое».

Услышав мое ругательство, парень слегка запрокинул голову. Черные глаза сосредоточились на мне. Нога в ботинке не по размеру притопнула.

– Все твердят одно и то же. – Я стал загибать пальцы. – Доктор Левенштейн, твоя мама, тетя Инес, тетя Кармен, тетя Долорес, мисс Бакстер. Может, еще какой-нибудь курандеро[13], о котором я ничего не знаю…

Эфрен молчал.

Я продолжал:

– Короче, на тебя наседает куча народу, поэтому тебе приходится защищаться.

Он покачал головой.

Я спросил:

– Я не прав?

– Ты же меня не знаешь.

– А вот это верно.

– Да ладно. – Нога продолжала притоптывать все быстрее. Указательный палец лег на большой и снова убрался. И так раз десять.

Я сказал:

– Но теперь ты всех их припер к стенке, и они послали тебя ко мне. Ты знаешь, что я за доктор?

Фырканье.

Я ждал.

Он ответил:

– Мозгоправ.

– Они надеются, что я открою у тебя в голове потайную дверку, влезу внутрь и скажу твоим мозгам, чтобы они вели себя хорошо. Вся беда в том, что я не могу этого сделать, даже если б и хотел, потому что в голове у человека никаких дверок нет. Твой мозг принадлежит тебе одному. Никто не может тебя контролировать.

– А ты разве не хочешь?

– Чего – влезть в твою голову?

Кивок.

– Ни за что, Эфрен. Думаю, у тебя там слишком все сложно.

Он резко обернулся и уставился мне прямо в лицо.

– В смысле – продолжал я, – много всего происходит, потому что ты ведь не только диабет.

Парень что-то буркнул. Что именно, я не расслышал, но, судя по движению его губ, это что-то начиналось на «х».

Он поглядел на мою кушетку. Я вместе с креслом отъехал от стола, потянулся.

– Почему тогда это? – спросил Эфрен.

– Что – это?

– Почему психи? Если тебе все по… если тебе плевать.

– Когда я узнаю кого-то поближе, то мне уже не плевать.

Он фыркнул.

– А если кого не знаешь, значит, на тех насрать?

– А ты разве сильно переживаешь за тех, кого не знаешь? – спросил я.

– Я вообще ни из-за чего не парюсь.

Я встал.

– Кофе пьешь?

– Не, терпеть не могу это пойло.

– А мне оно нравится, так что подожди здесь.

Оставив его в кабинете одного, я не спеша дошел до кухни и сделал себе большую кружку кофе. Когда я вернулся, он сидел на ручке кушетки, как на жердочке.

Я сделал глоток. Эфрен облизнул губы.

– Пить хочешь?

– Не-а. – Он качнулся.

Я сделал еще глоток, сел и откинулся на всю глубину кресла. Одна рука парня вцепилась в край кушетки. Его шатнуло еще раз, сильнее. Глаза начали закатываться.

– У тебя сок есть, а? – Голос слабый, затухающий.

– Есть, апельсиновый.

– Ага.

Я быстро сходил на кухню за соком, а когда вернулся, он уже сполз на кушетку, по его бледному лицу тек пот. Пил он медленно, оживал быстро. Я вернулся за свой стол и продолжил пить кофе.

Держа пустой стакан в ладонях, Эфрен снова оглядел мой кабинет.

– Много зарабатываешь?

– Хватает.

– На что?

– На разные симпатичные вещички.

– Как та картинка, – сказал он. – Где мужики друг друга лупцуют.