Этюд багровых вод - Ава Райд

– По-твоему, наука полностью отделена от политики?

К его чести, Престон, кажется, всерьез задумался, уткнувшись взглядом в какую-то точку на дальней стене. Вновь повернувшись к Эффи, он сказал:

– Нет, но в идеале должна бы. Наука – просто попытка найти объективную истину.

Эффи язвительно фыркнула:

– Ты правда веришь, что существует такое понятие, как объективная истина? Думаю, ты заблуждаешься.

– Что ж. – Престон скрестил руки на груди. – Тогда мы в корне не согласны в этом вопросе.

Эффи ощутила, как ярость постепенно стихает, однако адреналин все еще бурлил в крови. Она постаралась спокойно обдумать происходящее.

– Что ж, – начала Эффи, передразнивая самодовольный тон Престона, – вряд ли Янто очень обрадуется, узнав, что гостящий под его кровом студент университета на самом деле пытается разрушить наследие его отца. Полагаю, он будет в ярости.

Девушка с удовольствием отметила, что Престон побледнел.

– Послушай, – снова сказал он, – тебе необязательно ему сообщать. Я провел здесь уже несколько недель и не нашел почти ничего полезного. Мне в скором времени придется отказаться от проекта и уехать, разве что…

– Разве что? – Эффи выгнула бровь.

– Разве что ты сможешь мне помочь, – закончил Престон.

Сперва она решила, что ослышалась. Если он хотел выбить ее из колеи, то полностью добился своей цели. Постаравшись взять себя в руки, Эффи недоверчиво спросила:

– Помочь тебе? С чего я вообще должна тебе помогать?

И тут Престон внезапно произнес:

– «В сумерках я искала свое отражение в следах прилива, но Король фейри и в этот раз просто посмеялся надо мной. Когда сгустились сумерки, солнце почти село, скрылось за линией горизонта, и в водах осталась лишь темнота, которую не мог разогнать его гаснущий свет».

И выжидающе взглянул на Эффи. Несмотря на потрясение, она смогла закончить отрывок:

– «Я шлепала ладонями по темной, стылой воде, будто могла наказать ее за непослушание. И в этот момент поняла, что, сам того не зная, Король фейри сказал правду: пусть воды прилива не показали моего лица, зато раскрыли душу. Я стала вероломной, гневливой, требовательной, как и он сам. Он с самого начала жаждал видеть меня такой». – Эффи замолчала, переводя дыхание, а потом добавила: – Кстати, «меркнущий свет», а не «гаснущий».

Престон скрестил руки на груди:

– Никто из студентов литературного колледжа не способен вот так с ходу слово в слово процитировать «Ангарад». А то стихотворение, «Гибель моряка»? Мало кто знает поэзию Мирддина, а эти стихи и подавно.

– К чему ты клонишь?

– Твое место в литературном колледже, Эффи. Ты этого заслуживаешь.

Эффи потрясенно уставилась на него, напоминая себе, что нужно продолжать дышать и моргать.

– Серьезно? Пусть у меня хорошая память…

– Дело не только в этом, – пояснил он. – Как ты думаешь, что есть у других студентов литературного такого, чего нет у тебя?

Теперь он, похоже, решил с ней поиграть. Эффи ощутила, как от негодования на глаза навернулись слезы, но тут же сморгнула их.

– Хватит, прекрати! – выпалила она. – Ты ведь сам все знаешь. В литературный колледж не принимают женщин. Не стоит так жестоко, глупо шутить…

– Абсурдная, устаревшая традиция, – резко перебил ее Престон.

Эффи удивила его горячность. А ведь он вполне мог бы начать повторять те же избитые фразы, что и все университетские мастера: дескать, женские умы слишком пресны и способны сочинить лишь нечто легкомысленное, женственное, не выходящее за рамки времени и места и крайне недолговечное.

– С чего ты так волнуешься из-за правила, которое тебя вообще не касается? – уточнила она.

– Ты могла бы уже понять, что я не стремлюсь делать что-то только потому, что так делали всегда. – Престон сжал зубы. – Или что-то оберегать лишь затем, что так принято.

Само собой.

– И что же? – Эффи ощутила, как заливается румянцем. – Упомянешь меня в разделе благодарностей?

– Нет, – возразил он. – Я хочу сделать тебя соавтором.

Такого Эффи точно не ожидала. Дыхание перехватило, сердце пропустило удар.

– Я не… прежде я никогда не писала статей по литературе. Я не умею.

– Это не сложно. Ты ведь знаешь все работы Мирддина вдоль и поперек. Всю теорию и критическую часть я возьму на себя. – Престон пристально посмотрел на нее. – Если ты придешь к руководству колледжа с новаторской научной работой по литературе, они не смогут не принять тебя.

Эффи чуть не закатила глаза. Ну кто же называет собственную работу новаторской? И все же на краткий миг она позволила себе помечтать о новом будущем. Вот она вернется в университет с новаторской научной работой, где на обложке после фамилии Престона будет красоваться ее собственная (или даже перед ней, если Престон поступит честно и разместит фамилии в алфавитном порядке). И тогда литературный колледж нарушит устаревшую традицию. Эффи больше никогда не придется рисовать поперечные разрезы.

И видеть мастера Корбеника.

Надежда распускалась в ней, как нежный цветочный бутончик. Ни мастер Корбеник, ни прочие студенты не смогут победить, если она выйдет из их игры и начнет играть в собственную.

Но это означало бы предать Мирддина и все то, во что она верила с самого детства: слова и истории, за которыми следовала, как за стрелкой компаса. «Ангарад» всегда была ее путеводной звездой.

– Я не могу, – наконец сказала Эффи, не желая дальше развивать эту тему.

Престон тяжело вздохнул:

– Неужели тебе совсем не интересно узнать о наследии Мирддина? Выяснить правду – просто для себя? В конце концов, он твой любимый автор. Вдруг ты сможешь доказать, что я ошибаюсь?

Эффи только фыркнула, но идея и правда была привлекательной.

– Тебе в самом деле больше волнует правда, чем возможность доказать собственную правоту?

– Само собой. – В его голосе не слышалось ни капли сомнения.

Эффи больше не могла сопротивляться напору. А Престон, будто ощутив, как дрогнула ее воля, продолжил:

– Вряд ли руководство колледжа легко изменит свое мнение. Но я буду бороться рядом с тобой, Эффи. Обещаю. – В его взгляде не было ни капли хитрости или фальши. Престон говорил искренне.

Эффи с трудом сглотнула.

– Знаешь, я ведь пыталась, – призналась она. – Когда только узнала свой экзаменационный балл. Я написала письмо твоему наставнику, мастеру Госсе, и предложила темы научных работ. А еще объяснила, как много значат для меня произведения Мирддина.

– И что он сказал? – тихо выдохнул Престон.

– Он просто не ответил.

Прежде Эффи никому не говорила об этом, даже матери. Она опустила взгляд и увидела, как дрожит в руках скомканный лист бумаги.

– Мне жаль, – сказал Престон и неуверенно провел рукой по волосам. – Я… это ужасно и жестоко.

Эффи ничего