Пафосное стремление называться - Ле Олей

лакомство.

Кстати, будешь кармаельку?

Тэ И чувствовала тяжесть своих ног и таких же тяжёлых мыслей.

Вязких, как слишком густая кровь.

В этом человеке, мудром директоре и простоватом друге, играло множество красок — всё рябило как в старом телевизоре.

Эффект зловещей долины не покидал её, а также живой страх неизвестного.

Но она — выскочка.

И она — гавнюк.

Поэтому Тэ И выдавила из себя… смех.

Недоумение в лице волшебника позволило ей продолжить:

— Я в восторге. Ну и как тебе всё это удалось, профессор?

И он показал.

Её рука прошла сквозь то, что казалось стеклом. Она провалилась в хранитель памяти.

* * *

Он всегда был не в удел.

Все эти истории слышали миллионы раз — нелюбимый ребенок, единственный без собственного лица и места в семье, привыкший к внешнему взгляду серости.

Поддерживающий персонаж.

Самое забавное то, что эта картина не видится чем-то имеющим выход. Ты привыкаешь и живешь в заданных рамках, и выход ищешь в их же пределах.

Чьи-то истории достаточно красивы, чтобы страдания их носителей были достойны сочувственного внимания, а чьи-то — естественный фон.

Без фона нет картины — белый экран не представит среды, теней, света, и всего, что задаёт настроение.

Но фон и не замечают.

Его фигура везде была чужой, и это история многих героев — но над условиями видимости работает каждый сам.

…

— Так как ты стал…

— Я тебе не теория, чтобы складно работать.

Друг 2, который Мудрец-Наставник, или Мудрец-Наставник, который Друг 2, закатил глаза и продолжил:

— Могу догадаться, имеет место временной разлом.

Это некое параллельное я.

Я отыгрывал фигуру директора, как мог.

…

И она увидела.

Реальность, где избранным был давно убитый Неуклюжий Товарищ, а Мартин Сью сохранил свое имя и предлагал проекты инновационной магии авторских правил, поднимая людей против авторитетов консервативного министерства.

В этой реальности она сама, Тэ И, жарко целовала Друга 1, а его верный друг Друг 2 злобно ревновал к ней.

С каждой новой сценой воспоминаний Друг 1 набирал силу как нетерпимый маг, собирающий силы во имя сохранения текущего магического строя: становился всё более жестоким и революционно консервативным на глазах.

Избалованный мальчишка с разросшимся эго.

И отец Друга 2, всё ещё работник министерства, отправляет своего самого незаметного сына редким маховиком времени в прошлое, изменить ветку реальности будущего — ведь агент должен сливаться с толпой.

Легче приручить монстра, выращивая из него героя, чем оставить его в свободе и счастье.

К тому же это просто, если это — твой лучший друг.

Друга 2 волновало всего немного вещей по-настоящему — и они были очень приземлёнными и настоящими.

Прожить жизнь заново — под номером один.

А дальше…

Выкрутить на максимум свою помогающую роль. Ироничная эволюция.

* * *

— Ты свободно позволил себе уничтожить реальность Друга 1, чтобы сделать из него управляемого героя?

— А для этого нужен новый злодей вместо Друга 1 — ты как всегда безусловно сообразительна.

Мудро-Друг 2 смотрел поверх узких очков, совершенно безгрешно улыбаясь. Тэ И с трудом вынесла взгляд человека, образ которого разваливался. С другой стороны, это и есть главная карта колоды — шут?

Она собрала свои силы с помощью непреодолимой злости, которая стала концентратом всех личностей:

— Каково ощущать, что твой успех — результат хронического второгодничества?

Ей хотелось задеть того человека, который был ей хотя бы немного известен, побольнее.

Но он и бровью не повел:

— А вам?

Глава 27

Обычный чёрный чай, особенно немного остывший и потому успевший выделить из себя концентрат вкуса — деликатес, тесно связанный с логикой времени.

Чёрный чай считается самым базовым напитком — глухим к личному отклику. При своей начальной температуре напиток обжигает, потому осязается как сплошная категория болезненности. Свойства чая, в контексте инструмента излечения или же в стадии подачи, опережают его вкус.

Но проходит время — чай остывает, показывая матовую плотность своей структуры.

Теперь это единственно узнаваемый и незаменимый в способе связываться со свойствами сред напиток.

Не хочется опошлять текст наивностью, говоря, кто кому стал чаем.

Но придётся — того требует правда, как абсолютно в той же логике любовь требует близости.

Тэ И стала чёрным чаем для Мартина.

…

Как сказал Мудро-Друг 2 (который до сих пор трудно осознавался тем Другом 2, которого она знала), её работа подходила к концу, и за счёт обитания в регистре временной линии сразу двух хроно-путешественников, одному из них полагалось убраться как можно скорее.

Внутри — сплошное скользкое пространство, на которое нельзя опереться.

Ещё один прошедший месяц имел все шансы стать стартовым основанием. Но это безвременье с заведомым знанием финала.

Тэ И знала, что выполнила свой план.

Она всегда многое знала.

Но всё ещё не знала главного.

А сейчас у неё была последняя ночь.

* * *

Сегодня что-то в их обоюдном движении друг к другу позволило найти золотую середину в каждом, которая сквозь время, жестокость и происхождение, нашла любовь.

Тэ И требовательно притянула его подборок к себе. Мартин с растворением в ней поддался, как и всегда. Но что-то в его открытости во всём мужестве противоречия себе, которую он сглатывал вместе с её влагой, слюной и кровью в течение многих месяцев, с таким сокрушительным признанием, сокрушило и её. Она мягче и медленнее обычного притянула его ближе, взяв лицо в свои руки, вжимаясь в его губы своими. Мартин от удивления открыл глаза, и его ресницы затрепетали.

Тэ И ощутила это.

— Глаза закрой. А то я передумаю.

Он покорно закрыл глаза и неуверенно потянулся к её ладоням на своём лице, накрывая их своими. Большими и тёплыми.

Тэ И вздрогнула — она не ожидала всего происходящего, и особенно то, каким приятным может быть ощущение своей маленькой руки в его. Какая она по-человечески тёплая, слегка вспотевшая и мягкая. Она вспомнила своего кота, как он любил класть свою крупную голову на её руки — давно забытое ощущение.

Последний надрыв или окончательное прощание с собой. Его напряжённые плечи вскоре ощутили на себе ласковые прикосновения. И шокирующая нежность провела их дальше.

* * *

Впервые ночью он ощущал мягкость её внешне жёстких волос, которыми дышал, обнимая её сзади со всей откуда-то пробудившейся в нём бережностью, будто он не был тем ребенком, который разрывал все детские игрушки, моделируя смерть врагов.

Ему казалось, что это может испариться, и мысленно он пытался сохранить себя здесь, с этой девушкой, навсегда.

На