Оборона Лиепаи (июнь 1941) - Сергей Борисович Булдыгин

прилёта из Риги я собрал всех командиров эскадрилий, передал им полученную информацию, и часов в 12 ночи мы легли спать…».[181]

Тем не менее, еще до начала первого немецкого налета 148-й иап был приведен в боевую готовность, личный состав рассредоточил самолеты и прогрел моторы. Еще раз процитируем Дегтярева: «…В 3 часа 30 минут нас вновь подняли по тревоге и по прибытии к самолётам (мы) запустили моторы, прогрели их и ждали дальнейших указаний…». Ввоспоминаниях командира полка тоже отмечено, что и оружие было опробовано: «Все самолёты были рассредоточены, оружие опробовано…».

Согласно доклада о действиях зенитной артиллерии ЛибВМБ по самолётам и наземным войскам противника в период с 22 по 27 июня 1941 г. старшего лейтенанта Ткаленко к началу войны части 84-го озадн находились в готовности № 1.

Первый налет немцы произвели из морского сектора на высоте 1500–2000 метров.[182] «В 4.00 на летное поле Большого Либавского аэродрома посыпались бомбы!».[183] Заместитель командира 6-й сад по политической части полковой комиссар Рытов в своих мемуарах фиксирует точно время первого налета — 3 ч 57 м.

Аэродром был атакован самолетами седьмой эскадрильи 3-й группы 1-й бомбардировочной эскадры люфтваффе (III/KG 1). Повоспоминаниям оберлейтенанта М. фон Коссарт, в то время командира 7-й эскадрильи 1-й бомбардировочной эскадры (7/KG 1), впервой атаке группа Ju.88 сбросила бомбы на ряды совершенно незамаскированных самолетов, выстроенных, как на параде, рядами по краям аэродрома Лиепая. Вероятно это и были 14 неисправных самолетов. Единственной защитой был один зенитный пулемет на аэродроме и несколько орудий в районе порта, которые не нанесли никакого ущерба атакующей стороне. В журнале боевых действий 27-й армии, первый удар по Лиепае также зафиксирован в 4 утра: «В 4 часа утра 7 самолетов противника бомбили аэродром в Либаве. 4 самолета уничтожено на земле, ранены 3 красноармейца. Один самолет противника сделал посадку в лесу [не подтверждается немецкими данными] поблизости, а 6 ушли обратно…».

Из штаба 6-й сад об авианалете ответили, что это, видимо, «фашистская провокация, естественно, требующая спокойствия и выдержки», Головачев указывает на то, что в ходе налета была устойчивая связь со штабом дивизии, и на вопрос, что делать, последовало решительное — не поддаваться на провокации. А. П. Дегтярев подтверждает, что команды подняться на перехват не поступило.

Заместитель командира 6-й сад по политической части полковой комиссар Рытов подтверждает, что штаб дивизии не разрешал 148-му иап оказывать противодействие немецким самолетам, в свою очередь, имея на этот счет указания от штаба ВВС ПрибОВО в Риге: «Вошел офицер оперативного отдела с только что полученной радиограммой. Мы буквально впились в нее глазами, однако нового в ней ничего не было: на провокации не поддаваться, одиночные самолеты противника не сбивать (!). — Нас лупцуют, а мы помалкивай. Ничего не понимаю, — раздраженно произнес командир [имеется в виду командир 6-й сад полковник И. Л. Федоров. — Авт.] и бросил шифровку на стол…».[184]

Командир полка майор Зайцев объясняет в воспоминаниях отсутствие противодействия противнику туманом, а далее сообщает, что еще во время первого налета была потеряна связь с вышестоящим командованием: «Первый налёт нам никакого вреда не причинил, так как аэродром был закрыт густым морским туманом. Такие туманы бывают только на побережье Балтики, да ещё и в Англии (там я, правда, не был — только об этом читал). Немцы повторили налёт ещё часов примерно около 6-ти. Мы тоже не взлетали — туман не давал взлетать, а выше была ясная хорошая погода. Аэродром наш после 2-го налёта тоже не пострадал, правда, были повреждены около 10-ти самолётов, которые стояли в линейке без моторов и не были рассредоточены, как неисправные. На лётном поле появились воронки от бомб, но они быстро были засыпаны обслуживавшим нас БАО. [здесь и далее — батальоном аэродромного обслуживания. — Авт.] капитана Анцишевского. Связь с Ригой была повреждена (ещё) при первом налёте, и поэтому все дальнейшие решения на войну я принимал самостоятельно…».[185]

Однако туман не помешал приземлиться трем И-153 из звена, дежурившего в Паланге, по воспоминаниям С. А. Овчинникова: «Звено самолётов из 3-й эскадрильи, в которой я служил, находилось на аэродроме «Паланга». В первые часы первого дня войны они приняли на себя удар — по ним был открыт артиллерийский огонь немецкими войсками, подошедшими к нашей границе. Наши лётчики взлетели с аэродрома Паланга, обстреляли лес, откуда шла стрельба, и прилетели на аэродром Либава, а тут уже нас два раза бомбили. Технический состав с аэродрома «Паланга» приехал на автомашине. В это время в Паланге дежурили лётчики: комиссар эскадрильи капитан (фамилию забыл), лейтенант Землярчук, лейтенант Фокин, техник — техник-лейтенант Дулзенко, и другие. Они набрали остатков от разрывов снарядов — показать нам, что, мол, нас в Паланге обстреляли, а у нас в это время шёл воздушный бой над аэродромом. Наше звено всё благополучно прибыло на свой аэродром и вступило в бой с противником. Лётчики рассказывали: когда взлетали с аэродрома Паланга, то увидели — село [так в оригинале — Авт.] Паланга уже горело, и в окрестных сёлах шёл бой. Там стояли наши части, и недалеко от Паланги был пионерский лагерь (дети военнослужащих и другие). Судьба этих детей, семей была, вероятно, тяжёлой, потому, что в первый же день войны Паланга была занята немцами».[186]

А. П. Дегтярев уточняет, что самолеты дежурного звена, избежавшие уничтожения на аэродроме в Паланге, все-таки были потеряны: «Звено наших самолётов дежурило на границе, в местечке «Кретинга», и когда там началась артиллерийская стрельба, они взлетели и прибыли на аэродром в Либаву, (но) при посадке все трое скапотировали (перевернулись), так как попали в воронки».[187]

Время второго появления немецких самолетов над Лиепаей, пока не уточнено документами, но в воспоминаниях это происходило около 6 ч утра. Война продолжалась уже два часа, а советское высшее военно-политическое руководство все еще не отдавало внятных указаний войскам приграничных округов, а те, подчиняясь Директиве № 1, продолжали «не поддаваться на провокации». Представить, что чувствовали в этой ситуации боевые пилоты, ветераны войны с Финляндией, не составляет труда… Выдержке этих людей можно просто позавидовать, но судя по всему, после второго налета, нервы у людей начали сдавать — атмосферу передает А. Г. Рытов: «К нам подошел комиссар Головачев. Глаза его были воспалены. — До каких пор нам руки связанными будут держать? — Он зло пнул подвернувшийся под ногу камень. — В общем, докладываю: летчики решили драться, не ожидая решения сверху. За последствия буду отвечать вместе с ними…».[188]

Несмотря на решимость