Королевство на грани нервного срыва - Надежда Первухина

А вот бумаги с последним письмом Альбино Монтессори не было. Значит, важная улика. Значит, об этом будет разговор.

И словно подтверждая мои догадки, заскрипела дверь:

— Заключенная Монтессори, на допрос!

Я поправила платье (порядком обтрепавшееся) и вышла. Мне завели руки за спину, защелкнули наручники и повели по коридору, подталкивая в спину тяжелой дубиной. Видимо, для пущего унижения.

В этот раз я оказалась в комнате с весьма скромной обстановкой, но представители Святой Юстиции были прежние. Люди, сухощавые, высокие, с высоко зачесанными волосами, в темных камзолах, штанах и ботфортах, каждый при шпаге. Раньше я этих деталей не заметила.

— Приветствую вас, досточтимые мессеры, — я сделала глубокий реверанс и послала Законникам самую ядовитую из своих улыбок.

— Мило, мило, Люция, — закивал головой старший Законник. — Как вижу, пребывание в обществе Дырявой Салли не умалило твоего природного оптимизма.

— Ну что вы, мессер, — я элегантно развела руками — какое счастье, когда снимают наручники! — Мне приходилось бывать и в менее пристойных обществах. Чего и ждать от жалкого подкидыша, выросшего в трактире?

— Оставим в стороне ваше темное прошлое, сейчас меня интересует одно.

И Законник положил перед собой на стол хорошо знакомый мне листок со стихотворением Альбино Монтессори.

Я молчала.

— Ну? — обратился ко мне Законник. — Что молчим? Чего ждем?

— А что надо говорить? — изображать дурочку я умею как никто.

— Заключенная плохо понимает, что от нее требуется, — обратился к одному из охранников Законник. — Объясните ей, сломайте левую руку.

Мои руки, еще болевшие от паутины госпожи Раджины, и так настрадались. И не успела я крикнуть, что буду сотрудничать и все такое, моя левая рука оказалась в лапах охранника. Он сломал мне запястье с легкостью, будто сломал веточку дерева. Я упала на пол и скорчилась от боли, стискивая зубы, чтобы не завопить.

— Теперь вы будете более сговорчивы, Люция.

Я зарычала и встала:

— Вот это вы напрасно сделали, сударь. С приличными людьми я разговариваю и без костоломства. А вы в прошлом месяце путем приписок присвоили себе кругленькую сумму, выделенную на новые модели наручников. А с коллегами не поделились. А ведь это преступление, государственненькое. Особо тяжкое. И кто тут у нас теперича преступник?

— Мессер Готлиб, это правда? — вскричал главный Законник.

Мессер Готлиб позеленел и пал на колени:

— Это ложь, ложь, ведьма на меня клевещет!

— А если вы обыщете кабинет мессера Готлиба, то в его шкафу найдете сундук с двадцатью тремя золотыми слитками и коробку с женским бельем, в которое он любит облачаться и вертеться перед зеркалом! — торжествующе заорала я. Трудно, что ли, здешние кабинеты просканировать. Клоповник, право слово, клоповник.

— Стража! Обыскать кабинет мессера Готлиба!

— Ох, и веселые штучки они там найдут!

— Заткнись, ведьма!

Я чуть наклонилась к столу с оставшимися Законниками и изящно повертела своим недавно сломанным запястьем перед их полиловевшими лицами.

— Вы уж повежливее со мною, господа. У меня-то все срастается, как видите, а вот если я вам что-нибудь сломаю или оторву — не факт. Вежливость и терпение — вот два фактора, необходимые при допросе заключенного. Так что поставьте-ка мне кресло покинувшего нас мессера Готлиба, и мы деликатно поведем наше с вами общение. С чего начнем? Да хоть с той бумаги, коею вы потрясали перед моим носом. Да, я знаю, что это за бумага. На ней написано последнее стихотворение Альбино Монтессори. Оно не окончено. Последние слова: «Ты найди меня» — и кровавый отпечаток пальца. Я не знаю, кому писал это стихотворение мессер Альбино — мне или своей дочери, но понимаю одно — он писал его под пристальным взглядом убийцы. И вы должны поверить — убийца не я. Я сама пострадала от ее нечеловеческих способностей, и я погибла бы, будь я всего лишь человеком.

— Постойте! Вы не человек?

— А что так плохо заметно? Я гуманоид. Существуют же на планете инсектоиды. А я гуманоид, между прочим, Ай-Кеаль, звездная принцесса планеты Нимб, галактический кластер не помню какой. А вы мне сразу вшей, запястья ломать… А у меня, между прочим, способности, которые бы весьма и весьма повысили экономический статус Старой Литании. И военный тоже. Я владею пятьюдесятью тремя различными способами массового поражения противника при полной безопасности собственной армии. Еще кое-что по мелочи могу: вот этот молоточек у вас оловянный?

— Д-да…

— Дайте-ка.

Я взяла в руки молоточек, мысленно перестроила атомную структуру (на это ушло у меня минуты три) и изящным жестом вручила Законникам вещицу из абсолютного золота. Она сияла, конечно, впечатляюще, что и говорить!

— Ва-ва-ва… ше высочество! — Законники аж камзолы порасстегивали. — Да как же вы! И у нас! Честь-то, честь-то какая! Теперь-то мы уж видим, что вы не ведьма, какому болвану только это в голову пришло! Вы уж нас, дуболомов, простите, все с поганым народишком работаем, гуманоида разве когда встретишь?

— Само собой. Я не в обиде. Просто мои способности пугают как инсектоидов, так и людей. Касательно же смерти моего бедного мужа. Я знаю, кто его убийца. Это тоже, можно сказать, гуманоид. Обладающий силами планетарного масштаба. И только я могу ее остановить и предотвратить гибель вселенной. Вам ведь не нужна гибель вселенной? Тогда уже не до богатств будет, не до чинов, все вмиг пыф! — и схлопнется.

— Ох!!!

— А я могу это остановить, держать под контролем равновесие мира, о как! Хотя в условиях вашей тюрьмы делать это, прямо скажу, нерелевантно.

— Поняли, поняли, ваше высочество, сделаем соответствующий доклад его величеству о досадной ошибке и оговоре, вам полная амнистия, немедленно лучшие сани до вашего замка, сухой паек соответственно!

— Еще вот что. Я хочу взять с собой Дырявую Салли. Отведите меня в камеру.

— Что вы! Мы вас в лучшие покои.

— Нет. В камеру Дырявой Салли.

Мне повиновались, как древней богине. Заодно в камеру принесли нарезанную на тарелке копченую говядину, сыр и плюс бутылку какого-то пойла.

— Салли, — ласково сказала я. — Я вернулась.

— Люция, твое имя означает светоносная. Ты греешь меня.

— Салли, — я села на ее топчан, — положи голову мне на колени, а я спою тебе песенку…

Это в общем-то была не песенка. Эти строчки просто крутились у меня в голове с тех пор, как я вошла под своды тюрьмы. Возможно, так мой организм реагировал на шок. Возможно, ко всем моим способностям прибавилось еще и рифмоплетство…