Госпожа трех гаремов - Евгений Сухов

Толпа ждала появления хана. Однако он запаздывал, и праздный казанский люд развлекал себя пустыми разговорами и с интересом следил за палачом.

Наконец двери ханского дворца отворились. Вышел Кулшериф, которого сопровождали эмиры, мурзы, уланы… Однако Сафа-Гирей так и не появился.

Всем захотелось посмотреть на Кулшерифа: передние восторженно пялились на него, другие падали на колени, а задние, встав на цыпочки, надеялись хоть одним глазком увидеть отца мусульман Казанского ханства.

Кулшериф, поддерживаемый эмирами, поднялся на помост и, не стесняясь соседства, остановился рядом с палачом. Теперь он был виден всем, и площадь замерла.

— Сегодня ночью великий казанский хан Сафа-Гирей умер, — негромко произнес сеид.

Однако его услышали в самых отдаленных концах двора, и тишину надорвала многотысячная толпа, едино выдохнув:

— Сафа-Гирей умер?!

— Хан умер!!

Тихо смахнул слезу в рукав старик-смертник. Опечалился палач. Хана не стало. Но когда вновь заговорил Кулшериф, напряжение улеглось.

— Согласно последней воле Сафа-Гирея, — тихий голос сеида преодолел высокие стены ханского дворца и уверенно разошелся по улицам, — отпустить на волю всех узников… А приговоренным к смерти оставить жизнь.

— Слава хану Сафа-Гирею! — закричали на площади.

Старик, уже готовый к скорой встрече с Аллахом, стоял между Кулшерифом и палачом и будто ждал чего-то. И только когда кто-то из стражи подтолкнул его к лестнице, круто сбегающей вниз, он поверил в освобождение. Старик накинул одежду и, поклонившись удивленному палачу, смешался с радостной толпой. Встреча с Всевышним откладывалась.

— Спасибо тебе, Господи, за жизнь, — поцеловал толмач нательный крест и незаметно вслед за стариком юркнул в толпу.

Сафа-Гирея, как того требовал обычай, хоронили в тот же день до захода солнца. Над усопшим молитву читал сам Кулшериф. Говорил он быстро, глотая слова, и только славя Аллаха, сеид поднимал голову и произносил внятно:

— Амин! — и сухие желтые руки, словно разглаживая морщины, скользили по лицу.

— Амин! — вторили ему присутствующие, а Кулшериф забывал обо всех, читал только для себя — самозабвенно и негромко. Со стороны казалось, что он беседует с самим Аллахом.

После того как умершего подготовили к погребению, его завернули в белоснежный саван и понесли к ханской усыпальнице. Хоронили Сафа-Гирея тихо: никто из присутствующих не смел произнести даже слова скорби — незачем нарушать покой великого правителя.

Дверь ханской мечети, служившей и усыпальницей ханов, неслышно отворилась, впустив молчаливых и скорбных мужчин. Впереди шел Кулшериф, за ним не спеша двигались мурзы, уланы. На сильных молодых руках плавно покачивалось тело покойного хана.

Процессия остановилась у восточной стены храма, где незадолго до смерти выбрал для себя место светлейший из светлейших. При жизни он много думал о своей смерти и даже заказал в Турции, у мастеров самого султана, гранитное надгробье высотою в пять аршин, которое украсили искусно вырезанные полураскрытые тюльпаны и арабская замысловатая вязь. На уровне глаз, по указанию хана, мастера выбили надпись: «Могила есть один из садов рая».

Имам[34]взял курицу, которую ему приготовили заранее, отрезал ей голову, после чего окропил землю свежей кровью. Покойника осторожно опустили в могилу, положив его головой в сторону святой Мекки, и присыпали яму землей. Кулшериф прочитал суру[35]из Корана.

Ханская усыпальница скоро опустела. Только к могилам, находящимся здесь, прибавилась еще одна, затмившая убранством все остальные. Сафа-Гирей, презиравший роскошь при жизни, украсил себя ею в смерти.

Прошел месяц со дня смерти Сафа-Гирея. Сююн-Бике не желала никого видеть, спрятавшись от людских глаз на женской половине дворца.

Высшая знать поделилась на две враждующие группы — восточную и западную, каждая из которых хотела видеть на престоле своего ставленника. Западная группа обратилась взором к Москве, желая мира со все более крепнущей Русью; восточная ориентировалась на единоверцев и рассчитывала на союз с Крымским ханством и могущественной Турцией. Кулшериф, временно заменивший почившего хана, собрал Диван,[36]желая выйти из трудного положения и тем самым спасти ханство от междоусобицы.

Диван собрался в роскошном дворце Ширина, который по изяществу и великолепию немногим уступал ханскому. Казанские камнерезы, искушенные в тонкостях ремесла, вложили все свое мастерство, чтобы оправдать золото, отпущенное щедрой рукой Нур-Али, который после смерти отца сделался старшим рода. Эмир любил роскошь и не жалел золотых монет на тенистые сады и уют дворцов.

Красивые и тонкие в талии служанки подавали гостям шербет, яблоки, арахис, халву. А наложницы пленяли мужчин танцами.

Когда гости пресытились зрелищем, первым, по праву старейшины, заговорил Кулшериф.

— Правоверные, — раздался его низкий голос. — Уже месяц минул с тех пор, как Аллах забрал от нас хана Сафа-Гирея. Казань осиротела, но наш господин оставил после себя преемника — своего сына Утямыш-Гирея. Воля покойного хана священна, так наказывает нам шариат.

Заговорил хозяин, поглаживая длинную, клинышком, бороду:

— Да, но у хана Сафа-Гирея осталось еще три жены, и от каждой из них он имел по сыну. Вот я и хотел вас спросить, правоверные, почему же на ханстве должен находиться малолетний Утямыш-Гирей? Если случится такое, то Сююн-Бике будет опекуншей при своем малолетнем сыне. А стало быть, женщина станет распоряжаться эмирами и мурзами?!

Гости удовлетворенно закивали в знак согласия, многие из них думали так же.

— Эмир прав! Не бывало такого в истории ханства, чтобы правителем была женщина! — раздались голоса.

— Но единственный способ избежать этого — убить Сююн-Бике, — развел Нур-Али руками и, посмотрев в сторону Кулшерифа, добавил: — Да простит мне Аллах мои грешные мысли. Мы первые люди в ханстве, и в наших силах все!

Прямые, будто стрелы, брови Чуры Нарыкова встретились у переносицы. Он на мгновение задумался, после чего твердо заявил:

— Сююн-Бике не опасна. Сейчас она ничего не видит и не слышит. Она продолжает убиваться по несчастному хану. А потом, женщине не под силу тягаться с потомками самого Батыя.

Чура умолк и внимательно посмотрел на присутствующих, словно хотел убедиться — действительно ли они его сторонники?

Кулшериф хорошо понимал Чуру. «Хитрый, словно лис. Видно, он уже успел переговорить со всеми нужными людьми».