Давай ограбим банк - Елизавета Бута

Во всем этом чувствуется такой дикий букет из самых черных в мире эмоций, что звуки буквально тают в вакууме. Я не слышу Моррисона и даже жужжания машинки, когда он впервые касается иглой моей спины. Это не больно. Попробуйте провести по руке гелевой ручкой — получатся те же ощущения. Только если один раз с нажимом провести по руке ручкой, ты не ощутишь ничего. А если тысячу? Если несколько часов подряд по твоей спине вычерчивают иглами контуры горящих зданий, феникса и пепла? Постепенно кожа грубеет и начинает выталкивать краску. Тогда Микки начинает забивать ее глубже. Кожа моментально реагирует, и на этих местах возникают подобия кровоточащих шрамов.

Я могла бы отказаться, но мне очень хочется почувствовать себя Бонни. Я буквально ощущаю ее присутствие. Если и есть в мире призраки, Бонни точно здесь. Она наблюдает за нами.

Вы знаете, когда я впервые села в автобус, то на планшете было загружено только три фильма. Все части «Матрицы». С того дня она стала моим любимым фильмом. Я все время вспоминаю эпизоды оттуда. Кадр за кадром. Сейчас я чувствую себя Персефоной, которая просит Нео поцеловать ее так, будто бы он ее любит. Сейчас я чувствую себя так, будто меня кто-то любит. В это очень сложно поверить. С каждым миллиграммом краски в моей коже я начинаю верить в эту иллюзию все сильнее.

Моррисон давно отыграл свои композиции по паре раз. Стереосистема сейчас транслирует что-то из тяжелого рока. За окнами рассветный туман. Такая, знаете, серо-лиловая дымка, в которой утопает город. Гаснут уличные фонари. Я больше не слышу буравящих звуков машинки для татуировок. Выгибаю спину. Руки за эти часы окончательно онемели. Я почти заснула, и теперь линзы мешают мне. Оборачиваюсь. Лицо Микки одеревенело. Понимаю, это самое глупое слово, которое можно было использовать, но оно самое точное. На нем нет мимики. Вообще никакой.

— У тебя устали глаза. Тебе нужно снять линзы и немного поспать, — говорит он.

— Обещаешь не смотреть? — спрашиваю я, надеясь на то, что все вновь вернулось на круги своя и призрак Бонни больше не витает в воздухе. Ну, может он еще куда-то полетел? К родителям в гости, скажем. Микки никак не реагирует. Он не слышит меня и, похоже, не видит.

Я иду в ванну и задираю футболку. На спине теперь серо-черно-красное марево. Феникс в обломках разрушенного города. Сложно поверить в то, что эта спина моя. Вообще во все это сложно поверить. Я снимаю линзы, и мир приобретает очертания акварельного рисунка на мокром листе.

В эту ночь, вернее утро, он больше не привязывает меня к своей руке, но ложится рядом и прижимает к себе.

— Только не предавай меня, ладно? — говорит он.

— Смотря что ты имеешь в виду, — хмыкаю я.

— Не умирай и не убегай, — поясняет он. — Я буду искать. В обоих случаях.

Это было бы романтично, если бы не обстоятельства нашего знакомства и если бы происходило на экране диагональю восемь дюймов.

Верена

Когда мы просыпаемся, Микки начинает привычно изучать новости. Их много. Ифти сделали операцию. Шесть приемных семей вышли в финал конкурса на право усыновить этого маленького любителя бургеров. Хомяк грустит. Во-первых, его не кормили почти сутки. Во-вторых, на него никто не обращал внимания почти столько же. И, похоже, он не большой любитель Джимми Моррисона.

Расследование по делу ограбления банка идет полным ходом. «Все силы полиции направлены на поимку человека, взявшего в заложницы Верену Вибек, двадцатилетнюю дочь врача больницы». В общем, хомяк меня интересует больше, чем вся эта история. Хочется остаться в этом салоне еще на какое-то время, но Микки говорит, что во вторник нужно будет отсюда убраться, так как салон начнет принимать посетителей. А жаль. Впрочем, даже если бы салон был закрыт на ремонт, отсюда нужно было бы побыстрее убраться.

— Для того чтобы тебя никто не нашел, нужно полностью сменить обстановку и круг общения, а не шататься по старым друзьям, — со знанием дела цитирую я героя одного боевика с Брюсом Уиллисом в главной роли.

— Тебе лучше знать, — хмыкает Микки. — Выбирай город, в который хочешь поехать.

— Кельн, — не задумываясь, отвечаю я. — Там отличный парк аттракционов, я о нем читала.

— Значит Кельн, — соглашается Микки.

— Только для начала решим вопрос с приемной семьей Ифти, — говорю я.

— Не понял.

— Мне не нравится первый и четвертый вариант, — задумчиво говорю я, разглядывая снимки. Первый и четвертый вариант — это странные семьи с кучей приемных детей. С экрана на меня смотрят пожилые пары немцев в окружении выводка маленьких темнокожих детей.

— Вычеркиваю второй вариант, — говорит Микки. На снимке мужчина и женщина лет сорока в оранжевых шмотках буддистов.

Пятый и шестой варианты мы тоже отбраковываем. Остается семья номер три. Муж, жена и подросток, с улыбчивыми лицами и лишними килограммами. Ифти и хомяку должны понравиться.

Мы собираемся и уходим из салона. Уже почти ночь, когда мы запираем дверь на тяжелый замок. Утром здесь все будет по-прежнему. Кроме Бруно, никто не узнает о том, что мы здесь были.

У меня в руках клетка с хомяком. Он совсем что-то загрустил. Даже с пальцем моим больше не играет.

— Не стоит на машине ехать, — говорю я, когда он тянется за ключами. Микки оборачивается и непонимающе смотрит на меня.

— Машину точно все ищут, — отвечаю я.

Мы ловим такси и говорим водителю адрес дома семьи номер три. Это в двадцати минутах отсюда. Машина останавливается возле симпатичного двухэтажного таунхауса в фешенебельном районе. В отличие от остальных этот дом выкрашен в ярко-зеленый цвет. Возле входа стоит разноцветный садовый гном.

Водитель с подозрением косится на нас, когда мы просим остановить машину здесь. Мы не выглядим, как жители этого района. Водитель арабского происхождения презрительно морщится, когда видит смятые бумажки, которые ему протягивает Микки, но все-таки берет их и уезжает.

— Ты правда думаешь, что сработает? — спрашивает Микки, когда машина скрывается из вида.

— А если нет, что тогда? Что мы теряем?

— Мы рискуем жизнью хомяка, — пожимает плечами Микки.

— Люди, у которых во дворе такой садовый гном, не выкинут хомяка на улицу, — чересчур уверенно заявляю я.

Долго наблюдаем за домом. Наконец окна гостиной гаснут, и мы пробираемся ко входу. Я ставлю на порог клетку с хомяком и с сожалением смотрю на него. В последний раз протягиваю ему мизинец. Животное тут же кусает меня за палец. Это можно расценить как прощание. И даже благодарность. Хотя, наверное, все-таки голод. Я отхожу. Микки фотографирует клетку с хомяком на пороге дома. Звоню в дверь к паре номер три, и мы убегаем как подростки.

Вообще эта выходка в стиле средней школы, но она нас очень веселит. Микки отправляет фото на тот же новостной канал, который первым получил ту запись и выключает телефон. Остается только ждать реакции.