В поисках утраченного - Николас Дикнер

Он хлопает по пустому пространству с левой стороны матраса, высовывает голову из-под простыней. Одежда Арисны исчезла вместе с Арисной. Неудивительно. Ни разу с тех пор, как она стала завсегдатаем jututo, ему не удалось проснуться рядом с ней.

Смирившись с судьбой, Ноа начинает выбираться из постели. Когда его ступни касаются пола, он с изумлением обнаруживает на полу десятисантиметровый слой коричневатой воды. Он трет глаза, трясет головой. Ничего не меняется. Мелкие волны бьются о его лодыжки.

Ошеломленный, он идет вброд. В гостиной плавает несколько корюшек, мечтающих об океане; в коридоре вяло дрейфуют три тома «Энциклопедии Кусто», выпуск «Вестника рыбной торговли», пара туфель.

В ванной Ноа находит Маэло, переливающего воду в унитаз 250-миллиметровой мерной чашкой.

— Прорвало дренажную трубу? — безразлично спрашивает Ноа.

— Прорвало дренажную трубу, — философски отвечает Маэло.

— Что говорит домовладелец?

— Абонент в настоящее время недоступен.

Ноа с минуту следит за действиями Маэло и понимает, что эти усилия, скорее всего, тщетны. Он покидает ванную комнату, нехотя перекладывает несколько вещей выше ватерлинии, затем решает не утруждаться до окончания потопа. Забравшись на стул, Ноа надевает сухую одежду и держит курс на парадную дверь, предварительно обмотав ноги полиэтиленовыми пакетами из супермаркета.

Покидая квартиру, Ноа сталкивается с почтальоном. Сегодняшняя корреспонденция состоит из двух конвертов, испещренных синими и черными штампами и адресами, расплывшимися в лиловые анемоны. Конечный результат летних почтовых путешествий: его мать не останавливалась в Литтл-Смоуки, а в Жан-Коте нет почтового отделения. Что касается письма в Триэнгл, оно, похоже, исчезло без следа.

Ноа мчится в библиотеку под проливным дождем. Завтра начинается осенний семестр, и вереница промокших студентов тянется к стойке выдачи книг, как жертвы кораблекрушения — к полевому пункту Красного Креста.

На пятом этаже отдел морских наук пуст, как всегда.

Ноа несколько раз обходит стол, глядя на него со все растущим недоверием. Никаких следов Арисны, кроме шаткой стопки книг.

Я НА МГНОВЕНИЕ ПОЯВЛЯЮСЬ в этой истории утром понедельника 3 сентября 1994 года. Подробности не имеют значения, и мое вторжение пройдет незамеченным, поскольку его затмит суровый экваториальный шторм, обрушившийся на Монреаль за три недели до положенного срока. За стенами книжного магазина десять миллионов литров воды охлаждают асфальт бульвара Сен-Лоран и шипят, превращаясь в пар.

Налетевший циклон поражает своими масштабами так же, как и предшествующая ему жара. Двумя неделями ранее столбик термометра преодолел отметку 50 градусов Цельсия, абсолютный рекорд, после которого мы перестали следить за температурами, поскольку спирт вырвался из стеклянного плена. Я кручу большими пальцами, смотрю на потоки воды, рисующие морских змей на оконных стеклах, и жду покупателей. Вряд ли я кого-то дождусь, ибо где найти безумцев, готовых рисковать головой в понедельник конца света?

Именно в тот момент и звякает колокольчик над входной дверью, явно пытаясь доказать мне, насколько я не прав. Я немедленно узнаю этот плащ с потемневшими швами и старый синий вещевой матросский мешок. Постоянная покупательница. Она нервно стягивает капюшон и встряхивает коротко стриженными волосами. Я приветствую ее легким взмахом руки. Она отвечает улыбкой.

Я часто пытался познакомиться с этой таинственной покупательницей. Тщетно. Она вежливо улыбается, но не допускает никакой фамильярности. Я даже не знаю ее имени. Должен заметить, что всегда с трудом схожусь с людьми. Наверное, я домосед и слишком замкнутый человек. Ни одна из моих очень не многих подружек никогда не могла понять, почему я довольствуюсь тем, что зарабатываю на жизнь, продавая книги. Рано или поздно они начинали спрашивать себя — и неизбежно меня, — почему я не хочу путешествовать, учиться, делать карьеру, зарабатывать больше денег? На эти вопросы нет простых ответов. Большинство людей явно имеет определенную точку зрения на свободную волю: судьба (не важно, как вы это называете) или существует, или не существует. Не может быть ничего приблизительного, ничего промежуточного. Я нахожу эту гипотезу упрощенной. По моему мнению, судьба как ум, или красота, или группа крови + лимфоциты. У одних людей этого больше, чем у других, я же, например, страдаю дефицитом; я — продавец в книжном магазине, моя жизнь лишена сложностей и собственной сюжетной линии. Моей жизнью управляет притяжение книг. Слабое магнитное поле моей судьбы искажено тысячами судеб, более ярких и более интересных, чем моя собственная. Хотя, вероятно, это не очень привлекательная оценка моей ситуации, но, по крайней мере, меня нельзя обвинить в претенциозности.

Девушка расстегивает плащ, вытирает о свитер очки и направляется к компьютерному отделу. Прежде я никогда не видел, чтобы она интересовалась какими-либо отделами, кроме кулинарии или компьютеров. В первом отделе она покупает самые лучшие издания по рыбам и морепродуктам, во втором тихонько прячет книги под мышкой, за поясом, за спиной. Возможно, она считает компьютеры скверной привычкой. Я давно слежу за ней, но притворяюсь, что ничего не замечаю. Есть воры, с которыми предпочитаешь не терять связи.

Чтобы не мешать ей, я решаю прибраться в Бездне.

Каждый книготорговец лелеет любимое безнадежное дело. Мое включает приведение в порядок темной маленькой кладовки, куда предшественники десятилетиями сваливали не поддающиеся классификации книги (и, опасаясь схода лавины, быстренько захлопывали за собой дверь).

Эти завалы, которые пытались не замечать и разбор которых все время откладывали, стало одной из ипостастей магазина — его подсознанием, его тайным лицом, его отвратительным и хаотичным отстойником — одним словом, Бездной.

Уже четыре года, как я начал посвящать свободное время психоанализу этого невероятного места, что в реальности подразумевает раскапывание прохода сквозь пласты спрессованной бумаги. Дело продвигается медленно, поскольку я могу работать здесь, лишь когда в магазине нет покупателей. Более того, мне приходится ежегодно прерывать работу на три самых жарких месяца — с июня по август, поскольку толстый слой минеральной ваты, изолирующий этот бывший холодильник, делает пребывание в нем нестерпимым.

На двери неизвестный доброжелатель вырезал высокопарное предупреждение: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Затхлый воздух в кладовке пахнет теплой паклей. Я сижу на груде «Народных альманахов» и изучаю окрестности. Территория раскопок точно такая, какой я оставил ее в прошлом мае. Сохранилась даже маленькая желтая закладка, отмечающая стопку книг, над которой я работал. Я смотрю на корешки. Типичные тома, не поддающиеся классификации: «Атлас китов», «Каталог знакомых объектов», «Адресный справочник перспективных поэтов Унгавы». Как только я дотрагиваюсь до этой стопки, мне на голову сваливается связка старых карт из National Geographic.