Чайный фургончик Рози - Ребекка Рейсин

это не прекрасно? Если тебе что-то не нравится, ты всегда можешь уехать. Выбрать новое место, новых людей. И хорошо, что ты уехала из Лондона – тот мужчина тебя вообще не заслуживал. А теперь ты начала с чистого листа.

Это у нас с тобой сходится: я тоже уехал из-за разрыва. Мы были женаты семь лет, как вдруг все оборвалось. Не буду утомлять тебя деталями, но скажу, что она была неверна мне, а я не могу такое простить.

Я перевожу дыхание. У нас столько общего! Вот почему он так понимает меня, неудивительно. Он точно знает, что я чувствую. Мне так его жаль…

И я уехал. Внезапно и необдуманно. Я был зол и напуган. Но если честно, это оказалось лучшим решением в моей жизни. Так вот, если ты чувствуешь себя так же, то это скоро пройдет. При условии, что мы с тобой похожи – а я думаю, похожи. Скоро ты будешь много смеяться, почти не думать о прошлом и задаваться вопросом, почему ты не уехала раньше.

Куда ты направляешься? Вдруг мы пересечемся?

Олли

Пересечемся? Ого. Я закрываю ноутбук и решаю найти Арию, рассказать ей о письме. В принципе, почему бы и не встретиться, если будет возможность?

У выхода я снимаю шляпку с крючка и надеваю ее. Теплеет, на улице пахнет весенними цветами.

Я стучусь в дверь фургона Арии и захожу. Подруга съежилась в своем кожаном кресле, прижимая к груди фотографию в золотой рамке. Ее глаза немного опухли, будто от слез. Обычно Ария удачно прячет все свои эмоции за шутками и юмором, но сейчас на ее лице удрученное выражение, которое просто так не скрыть.

– Хочешь поговорить? – мягко спрашиваю я.

– Нет, спасибо, Рози, все в порядке. Выключи, пожалуйста, свет, когда будешь уходить.

Воздух кажется тяжелым, густым. Я хотела бы, чтобы Ария мне открылась, но сейчас она в слишком уязвленном состоянии. Я явно помешала чему-то личному, поэтому киваю, улыбаюсь и ухожу. Сейчас полдень, а она закрыла магазин. Видимо, все совсем плохо, но я не хочу переступать границы.

Возвращаюсь к Поппи, с трудом переставляя ноги, потому что переживаю о подруге. Мы сами выбрали такой путь, но делает ли он нас счастливыми? Под солнечным светом кажется, что мы просто бежим от реальности.

* * *

Следующим утром кто-то стучится в мою дверь. Я бросаю взгляд на часы: рань, шесть часов. Я проснулась в пять и больше не могла уснуть. С недовольным стоном я откидываю одеяло, поднимаюсь с кровати и иду открывать.

Это Макс. Его кожа будто светится, хотя раньше я этого не замечала. Черт.

– Пришел попросить сахар? – шучу я, не сдерживая зевок.

– Нет. Мне нужен партнер для спуска с веревкой.

Я ничего не говорю, ожидая, что он засмеется. Я жду и жду, но Макс молча изучает меня взглядом. Святые пирожки, он серьезно?

– Ты дверью ошибся. С чего ты взял, что я хочу прыгать с тобой с гор?

– Ты бывала в Брекон-Биконс?

– Где?

– Одевайся. Я буду снаружи.

– Макс, никуда я не…

Но он тут же уходит, не оставляя мне выбора. А что надевать-то? Это же национальный парк с пешеходными тропами и красивой, суровой природой, да? Я предпочитаю оставаться дома, и ничего подходящего у меня нет. Я одеваюсь как можно удобнее, а в голове прокучиваю правдоподобные отмазки. Судороги в ноге, аллергия, боязнь высоты… Я представила себя на вершине горы, и у меня сразу же закружилась голова. Ладно, не буду приписывать себе очередную странность. Я вздыхаю, беру легкий шарфик и выхожу встречать утро.

– Идем, – Макс берет меня за руку и тянет за собой.

– Макс, – раздраженно говорю я. – Я тебе не подружка-путешественница, которая обожает походы, экстремальные виды спорта и лазать по горам. Зачем ты берешь меня с собой?

– У тебя свет горел.

– Из-за этого? – я немного сдуваюсь.

– Ага.

– И что мне надо будет делать? Держать внизу веревку, пока ты карабкаешься?

Я ж его уроню. Он упадет к моим ногам мертвый.

Макс ухмыляется, недоверчиво взглянув на меня, будто я шучу.

– Нет, будешь подниматься вместе со мной. Я тебя лично снаряжу. Все будет в порядке.

Страх подбирается к моим легким и мешает дышать.

– Чего?! Мое хобби – печь, а не покорять горы! Я же могу разбиться насмерть! А если страховка расстегнется?

– Да чего ты распереживалась, – он ухмыляется, реально ухмыляется. – Залезай.

Можно выдать это за похищение? Я залезаю в его фургон, ноги будто налиты свинцом. Весь путь я держусь неподвижно, словно статуя.

Солнце поднимается, проливая на горы золотистое сияние цвета канолы. Здесь совсем другой цвет, он такой яркий, словно сам воздух и есть цвет. Ни одно фото этого не передаст, это чудо, которое нужно увидеть самому. Я очарована видом, не могу отвести взгляд. Если бы не Макс, я бы никогда этого не увидела. Воздух наполнен сияющими частичками света, кажется, что он способен исцелять раны.

– Ого…

– И не говори, – хмыкает Макс.

Запах весны свеж и ярок, его сладость повисает между нами. Я рассматриваю Макса, с его блистательной улыбкой и загорелой кожей, и почему-то чувствую себя на седьмом небе. Вдали от шума и толпы он выглядит по-другому. Черты его лица расслабляются, будто ему комфортнее, чем когда он окружен людьми. С ним я чувствую себя в безопасности, но от идеи спускаться с веревкой все еще не в восторге.

– Макс, мне страшно.

– Я буду с тобой.

– А если я упаду?

– Я не позволю этому случиться, Рози. А если вдруг это и произойдет, я всегда буду рядом, чтобы поймать тебя.

Мое сердце болезненно сжимается. Он говорит о спуске, а я почему-то воспринимаю его слова метафорой к нашим жизням. Может, дело в воздухе: мы слишком высоко поднялись, и у меня стало сносить крышу. Но мне хочется верить, хотя бы на одну чертову секунду, что дело не в этом.

Внутри меня клокочет прежний страх. Я поднимаю взгляд от известняковых скал до верхушки и понимаю, что поворачивать назад слишком поздно. Надо узнать, правда ли наверху настолько прекрасно, а для этого – довериться Максу. Прежняя я стала бы его расспрашивать, проверила экипировку, изучила, как правильно спускаться… Но я не хочу постоянно излучать тревогу и негатив. Может, это и называется «жить моментом»?

– Ладно, – я выдыхаю, пытаясь выпустить из себя страх. – Я доверюсь тебе.

– Жди тут.

Макс трусцой возвращается к фургону и достает снаряжение. Я осматриваюсь: мы приехали не на самый высокий холм. В