Курсант: Назад в СССР 8 - Рафаэль Дамиров

— Женя… Ты немного не в себе, — я старался говорить ровно, чтобы не провоцировать психопата. — Тебе нужно в больницу. Убери нож. Я обещаю, что добьюсь для тебя лечения. Все еще можно исправить. У нас таких в тюрьмы не отправляют.

— Заткнись, мент! — голос Сапожникова был совсем другим, будто он переродился в беса.

Он теперь не напоминал забитого тихоню-шахматиста, в расширенных глазах горел нездоровый блеск. Лицо перекосило. Света был права. Он будет биться до последнего, значит, ему есть, что терять.

— Толкни ногой мне ствол! — приказал ещё раз Сапожников.

Черт… Этого делать нельзя. Шкурой чую, что нельзя. Гад пришьет нас не задумываясь, как только у него в руках окажется пистолет.

— Что застыли? — гаркнул шахматист. — Ну!

Терпение у злодея явно кончалось. Он снова надавил на нож, летеха охал и морщился от боли, еще немного и лезвие прорежет артерию. Тогда молодому и правда хана.

Придется пробовать принимать правила шахматиста.

Я пихнул валявшийся на полу пистолет носком ботинка. Сделал это, будто неуклюже, время тянул. А сам в это время лихорадочно соображал.

Ствол, скребя по полу, проехал вперед и замер в паре метров от Сапожникова. Тот яростно плюнул и прохрипел, глядя на Погодина:

— Теперь ты давай! Только сильнее ногой толкай. Иначе ему п*здец!

Погодин, не опуская рук, пнул свой пистолет. Слишком сильно. Перестарался со страху? Я даже не стал смотреть на Федю — быстро понял, что ошибаюсь. ПМ с грохотом укатился к дальней стене за спиной психопата. Тот на секунду обернулся, будто примериваясь, какой из стволов ему проще достать.

В это время Федя сделал невозможное. Схватил откуда-то с пола другой пистолет (его я даже и не заметил) и, почти не целясь, выстрелил.

Бах! — выстрел гулко ударил по перепонкам. Сапожников в это время открылся и выдвинул свой корпус из-за летехи.

На груди психопата появилась маленькая дырочка. Одежда вокруг нее вмиг пропиталась кровью.

Молодой отшвырнул его руку с ножом от своего горла, но этого уже можно было и не делать. Шахматист упал навзничь, даже не успев вскрикнуть. Хороший выстрел.

Федя тяжело дышал. Лицо побелело, ствол прыгал в руках и норовил выскочить.

Я подбежал к нему и опустил его руки с пистолетом:

— Все нормально, ты молодец!

— Я — его убил? — Погодин таращился на неподвижное тело и мотал головой, будто не хотел верить в произошедшее.

— Такие не подыхают просто так, — пытался я его успокоить. — Он еще нас с тобой переживет.

— Нет! Я его убил! — Федя сглотнул. — Никогда не убивал людей…

Кадык у него нервно дернулся.

— Отставить сопли, капитан! Ты нас спас. Другого выхода не было, и точка! И где ты взял пистолет?

— Это его, — кивнул Федя на летеху, который на удивление быстро оправился и уже осматривал тело. — Сапожников… Он выскочил из ниоткуда. Схватил молодого и выбил пистолет. Приставил нож к его горлу. Я с перепугу выстрелил несколько раз, но он прикрылся телом лейтенанта. Больше я стрелять не стал, боялся попасть в своего. А дальше ты сам все видел.

— Молодец, Федор, поздравляю тебя с первым убитым гадом.

— Он жив! — неожиданно окликнул нас летеха. — Дышит!

Охренеть! Я-то был уверен, что шахматист отдал душу Богу, вернее, дьяволу. Просто не хотел масла подливать к стрессу Погодина, а вообще-то с такой дырой в груди обычно не живут.

— Вызывай скорую! — приказал я и подбежал к телу.

Сапожников лежал без сознания. Из раны сочилась кровь. Нужно чем-то прижать. Я попытался оторвать край от его рубахи, но крепкая ткань не поддавалась. Подобрал нож и стал резать одежду, чтобы скрутить тампон, которым можно заткнуть пробоину. Рассек ткань до нагрудного кармана и почувствовал, что в нем есть что плотное. Вытащил оттуда окровавленный конверт. Твердый, внутри явно что-то вложено. Клапан прилип от крови. И разорвал конверт, и в руках у меня оказались черно-белые снимки. Я глянул на них и похолодел. На фотокарточках застыли схваченные смертью скрюченные тела подростков, покрытые инеем. Они лежали в полумраке какого-то грязного помещения.

Наверное, подвал. Три трупа. Но почему они, черт подери, голые?!

Глава 10

— Что там? — Федя, наконец, немного пришел в себя и сделал пару шагов к телу.

Заглянул мне через плечо, косясь при этом на Сапожникова. Я протянул ему фотки, на миг забыв об истекающим кровью психопате. В душе все кипело. Теперь очень хотелось, чтобы беглец сдох прямо здесь, но ментовская логика требовала его спасти. Нам очень нужно его обстоятельно допросить и узнать, сколько еще этот гад загубил детских душ.

— Полюбуйся, — я протянул Погодину фотоснимки, заляпанные какими-то желтыми пятнами.

— Это трупы детей? — Федя внимательно разглядывал снимки. — Но ведь было найдено всего два тела. Тетеркин и Ложкин, а кто третий? Ведь мы всех проверили. Не было без вести пропавших такого же возраста…

— В том и вопрос! Нужно сохранить Сапожникову жизнь и все разузнать. Возможно, на фото запечатлены вовсе не Тетеркин и Ложкин, — я протянул Погодину отрезанный кусок рубахи. — Прижми тряпку к ране и надави. Вот так… Да не морщись. Это всего лишь дырка в груди. Не дай ему истечь кровью, а я приведу остальных.

Я оставил Федора наедине с раненым и поспешил на улицу. Скорая приехала на удивление быстро. К этому времени мы общими усилиями уже вынесли Сапожникова из храма. Люди в белых халатах положили его на носилки и погрузили в рафик, врубили сирену и умчались в сторону центра города.

— Ну, Андрей Григорьевич, — пыхал сигаретой Горохов. — Как же вы так его подстрелили? Он нам живым вообще-то нужен был. Ну, хоть сами целы… Слава Богу.

— А это вы у Федора спросите, — улыбнулся я. — Он у нас ворошиловский стрелок. Герой.

— Опять что-то не так сделал? — нахмурился шеф.

— Это не сарказм, Никита Егорович, — замотал я головой. — Он реально отличился. Можно сказать, спас всех нас.

— Кто? Федя? — брови Горохова встали домиком, он смотрел на меня и ждал, что я рассмеюсь и скажу, что это была шутка, но я перевел разговор на более важную тему.

— Вы лучше вот на что взгляните, — я показал злополучные снимки.

—