Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

– Огонь!

И оглушительно загрохотало.

Это шедший в хвосте БТР наконец сориентировался и открыл шквальный огонь по возвышенности, ни черта не видя и не разбирая. Почему молчало орудие второго броневика, что шел впереди, никто не знал. Тот просто заглох, а пулемет заклинило.

Следом за техникой и солдаты принялись беспорядочно палить через дорогу.

Когда, наконец, сержанты навели порядок и принялись брать пулеметные гнезда в кольцо, с горы уже не стреляли. На огневых точках обнаружились только кучи стреляных гильз и два пулемета «М-60».

В больнице царила тишина. Палата, куда поместили Рауля, оказалась в самом дальнем конце здания. Тут располагались сердечники, которым был предписан покой. Окна выходили во внутренний дворик, где между сочной зеленью травы пролегали желтые песчаные дорожки.

Тихо шуршал в трубках кислород, да попискивала какая-то медицинская техника.

Ловега лежал в кровати, опутанный проводками и трубочками. Закрытые глаза и прилепившиеся к груди присоски. Все это напоминало дурной фантастический фильм с гигантскими слизнями и нелепыми инопланетянами, захватившими землян.

Антон осторожно курил у открытого окна, нарушая правила больницы, которые во всех странах одинаковы. Вообще ему следовало уже давно покинуть палату, но медсестра сейчас пила кофе со своей коллегой с другого этажа. Тем более что подарочная коробка шоколада этому способствовала.

Когда Рауль открыл глаза, Антон выкинул недокуренную сигарету в окно.

– Ну, – прохрипел Рауль. – Что там?..

– Вам стало плохо, сеньор Ловега. – Ракушкин подсел к кровати. – Мы вызвали «Скорую». Успели вовремя.

– То, что успели, я понимаю. Иначе… – Ловега с трудом перевел дыхание. – Иначе и не спрашивал бы. Что на собрании?

– Последнее, что я слышал, это… акция.

– Последнее? А решение принято?

– Решения я не видел. Но по газетам могу судить, что противники акции были в меньшинстве. Если таковые вообще нашлись.

– Ловко… – Ловега чуть приподнялся, Антон помог ему. Взбил подушки. – Ловко они меня удалили…

– Они? Сердечный приступ…

– Подмешали какую-то дрянь. – Старик слабо махнул рукой. – Я пил у них воду.

– Я тоже пил…

– Молодой организм, – Рауль прикрыл глаза. – Молодой организм…

Антон почесал нос. Версия об отравлении вызывала сомнения.

– А что они сделали? – поинтересовался Ловега.

Ракушкин достал сегодняшнюю газету. Развернул. Показал фотографии развороченных машин и тел, накрытых простынями.

– Погибшие есть?

– Естественно.

– Среди наших…

– Не сообщается, – после паузы ответил Антон. – Скорее всего нет.

– Хорошо. Но глупо.

– Скажите, Рауль, вы всех знаете, кто там был?

– Да.

– Человек в черных очках… Кто он?

Ловега нахмурился.

– Кто?

– Бледный. Черные очки…

– Может быть, Курт, – неуверенно произнес Рауль. – Наш немецкий товарищ… Он сидел к нам спиной. Послушайте, Антон, сейчас это не имеет значения. Мне нужно, чтобы вы продолжали наше с вами дело. Я чувствую, что корни всего именно в Комитете. Продолжайте работать с ними, поговорите со всеми! Думайте! Это не просто убийство, это борьба за власть, понимаете? Я чувствую, что все сложнее.

– С кого мне начать?

– На почте. Что на Конституции, 5. В ячейке номер сто два. Код: 15-65-8. Лежат списки. Пройдитесь по ним.

Ловега откинулся на подушку и закрыл глаза.

– Рауль… – позвал Антон. – Рауль…

Тот молчал. Ракушкин прислушался. Посмотрел на медицинские мониторы. Но старик просто спал.

Почтовая контора на проспекте Конституции представляла собой невзрачное кирпичное здание, выстроенное в те времена, когда изящный стиль в архитектуре уже перестал играть главенствующую роль. Облупившаяся штукатурка, подновленная на скорую руку, полинялая краска стен и небесно-голубого цвета дверь с тугими скрипучими петлями. Государственная контора в стране, правительству которой ни до чего нет дела.

Антон потянул дверь на себя, поражаясь силе, которой должны были обладать посетители этого почтамта. Проскользнул внутрь. Створки оглушительно гавкнули за спиной, норовя тяпнуть за задницу. Скучающий клерк за конторкой по-попугайски склонил голову набок, разглядывая нового посетителя. Ракушкин коротко кивнул ему на всякий случай и двинулся вдоль стеллажей с персональными почтовыми ящиками.

Сто второй номер обнаружился почти сразу. Некстати вспомнилось, как в такой же ячейке лежала простенькая бомба. И человеку, который открыл дверцу, оторвало голову.

На всякий случай Антон сместился чуть в сторону и левой рукой набрал код. Глупость, конечно… Но случай, как известно, бывает разный.

Бомбы в ящике не оказалось. Только тонкая школьная тетрадка в крупную клетку с исписанной первой страницей. Антон проглядел листы. Аккуратно вырвал исписанный, сложил его вчетверо, сунул во внутренний карман пиджака. Тетрадку положил обратно. Вежливо попрощался с клерком и вышел на улицу, снова обгавканный дверью.

Он прошел пару-тройку кварталов, когда обнаружил за собой «хвост».

За Антоном шли двое. По виду местные, один толстый и нервный, постоянно дергающийся субъект, второй высокий и худой, больше всего смахивающий на усатую селедку.

На всякий случай Ракушкин попетлял по улицам. Сделал бессмысленный кружок.

Ребята не отставали. И только все больше нервничал толстый. Аж подпрыгивать начал на ходу.

«Ладно, – решил Ракушкин. – Посмотрим, подождем».

Он все той же лениво-туристической походкой завернул в ближайшее кафе. Устроился за удобным столиком, расположенным у окна, и положил перед собой листочек. Выросший как из-под земли официант принял заказ и принес через пару минут две горячие булочки и целый кофейник с маленькой чашечкой. Антон собирался посидеть подольше.

На листке было написано десять фамилий с адресами. Видимо, список людей, входящих в Комитет – совет нескольких полупартизанских организаций, на которые делилось разрозненное подполье Аргентины.

«Вот я знаю людей, но я не имею понятия, что с ними делать. – Антон выпил кофе. – Пройдитесь по ним, сказал он…»

В кафе с независимым видом вошел тощий. Проскользнул Антону за спину и устроился за дальним столиком. Ракушкин невозмутимо подвинул стул и теперь видел столик тощего краем глаза. Удачно сел.

В окно он видел, как через дорогу мается толстяк. Нервно курит. Меряет шагами тротуар и даже посматривает на часы.