Клинический случай - Карл Хайасен

Я жду пару секунд, потом говорю Уимсу:

– Ей нелегко с этим смириться.

– Да, понимаю.

– Вы уверены, что это был несчастный случай?

Он убежденно кивает:

– У нас есть показания обоих свидетелей, миссис Стомарти и мистера Бёрнса, если я правильно запомнил имена. Детали сошлись, – говорит Уимс. – Боюсь, ее брат потерял ориентацию на глубине и не смог вернуться на яхту. Такое случается даже с опытными дайверами, поверьте мне. Если бы вы знали, как часто это происходит…

– А вам не показалось странным, что мистер Стомарти не бросил свой акваланг и не попытался всплыть на поверхность?

Уимс откидывается на спинку стула и цедит сквозь зубы:

– Признаться, нет, мистер Таггер. Некоторые люди ждут до последнего. Другие впадают в панику. Такие трагедии происходят из-за помутнения рассудка.

Неожиданно резкий тон сержанта говорит о том, что он от меня уже устал.

Я встаю и благодарю его за то, что он любезно уделил нам время.

– Кстати, а кто допрашивал миссис Стомарти?

– Я.

– На яхте?

– Да, но позже. Когда они уже пришвартовались в Чаб-Кэй.

– А она не говорила ничего такого про свое дурное предчувствие в то утро? Или про то, что она умоляла мужа не нырять к обломкам самолета?

Уимс скептически качает головой:

– Нет, не говорила. Я бы наверняка запомнил.

– А она не упоминала, что мистер Стомарти неважно себя чувствовал?

Уимс заинтригован:

– В каком смысле неважно?

– Пищевое отравление, – поясняю я. – Отравился рыбной похлебкой.

Уимс фыркает от смеха и встает:

– Нет, мистер Таггер. Откуда вы это взяли?

– Почему вы смеетесь?

– Именно это ела миссис Стомарти, когда я задавал ей вопросы на яхте, – говорит он. – Рыбную похлебку. Она даже мне предложила тарелочку.

Доктор Сойер согласился принять нас через два часа, и чтобы убить время, мы с Дженет заказываем коктейли с ромом и рыбные сэндвичи в уличном кафе в квартале от Бэй-стрит. Как-то само собой разговор переходит на тему смерти, и оказывается, что на сей счет у нас абсолютно разные философии. Дженет говорит, что верит в реинкарнацию и именно это помогло ей не сломаться после смерти Джимми. Если в двух словах, она считает, что ее брат вернется в этот мир в обличье дельфина или, возможно, Лабрадора.

Я же, в свою очередь, верю, что смерть – это конец пути. Никуда от нее не деться, она едет с тобой в одном поезде.

– А жизнь после смерти? – вопрошает Дженет.

– Не жди от меня откровений! – говорю я. – Хотя…

– Ты веришь в рай?

– Если судить по тому, что я о нем читал, скука там просто смертная. Честно говоря, твоя идея с реинкарнацией мне куда больше нравится. Только один минус – с моим везением я в следующей жизни буду Ширли Маклейн.[42]

– Не смейся.

– Или кефалью.

– Это еще что? – спрашивает она.

– Рыбка, чей смысл жизни заключается в том, чтобы стать кормом более крупной и голодной рыбины.

– Джек, ты не понимаешь. Как мне объяснили, не важно, что с тобой произойдет на земле, главное – твоя душа остается целой и невредимой. Будь ты хоть рыбой, хоть бабочкой.

Я возмущенно хрумкаю огурцом.

– Вот, скажем, я превращусь в омара…

– Давай не будем больше говорить об этом.

– И в день открытия сезона охоты на омаров какой-нибудь ныряльщик, пуская пузыри, наколет меня на гарпун. Ты хочешь сказать, я ничего не почувствую? Даже если мою вкусную красную задницу положат в кипящую кастрюлю, моя душа будет в полном порядке? Ты по-честному так считаешь?

– Принесите счет, пожалуйста.

Доктору Уинстону Сойеру восемьдесят семь лет – столько же было Жаку-Иву Кусто, когда он умер.

– Я пгинял больше новогожденных, чем любой дгугой вгач на Багамах, – заявляет он нам с порога.

Мы с Дженет были готовы к этой новости: приемная ломилась от беременных женщин.

– Мы здесь по поводу моего брата, – говорит Дженет.

– А, – кивает доктор Сойер. И продолжает кивать: – Ну да, ну да.

Дженет беспомощно смотрит на меня. Я стараюсь запомнить каждую деталь этой сцены на тот случай, если мне придется об этом писать.

– Американец, который умер во время погружения, – напоминаю я доктору Сойеру, – на прошлой неделе в Чаб-Кэй.

– А, – приветливо улыбается доктор. У него потрясающие зубы – ровные и ослепительно белые.

– Возможно, нам нужен другой доктор Сойер, – говорю я.

– Понимаю ваше замешательство, – говорит он, – но я завегяю вас, что я весьма компетентный вгач, весьма компетентный. Иногда полиция пгосит меня им помочь, я ведь уже говорил, что у меня за плечами годы, годы пгактики.

Я спрашиваю, почему на теле брата Дженет не было швов.

– Швов? – сонно моргает доктор.

– Ну да, швов, которые обычно остаются после вскрытия, – подсказываю я. – Которыми зашивают грудную клетку.

Дженет вздыхает. Краска сходит с ее лица. Она достает изо рта жвачку и кидает ее в мусорное ведро.

Доктор Уинстон Сойер поднимает вверх костлявый палец цвета тикового дерева:

– Вы говогите «вскгытие», что ж, должен вам сказать, сэг, – и вам, мадам, – что во вскгытии не было надобности. Поэтому нет и швов! Полицейские попгосили меня, как они иногда пгосят в подобных случаях, ведь у меня за плечами годы, годы пгактики…

Голос доктора затихает; он сгибает и разгибает поднятый палец.

– Продолжайте, – прошу я. – Вас попросила полиция…

Доктор Сойер вздергивает подбородок:

– Да-да. Меня попгосили осмотгеть тело, я осмотгел и констатиговал смегть в гезультате несчастного случая. На основании, как я уже сказал, посмегтного осмотга тела.

– То есть вы просто осмотрели тело? – Я достаю свой блокнот и снимаю колпачок с ручки. Слава богу, доктор Сойер этого не замечает.

– Понимаете, я не газ и не два видел утопленников за все эти годы, годы пгактики… Это была пгосто фогмальность, – говорит он, обращаясь к Дженет. – Хотя, газумеется, такая тгагедия – это не пгосто фогмальность, мадам. Но с медицинской точки згения, вы понимаете, это был пгостой случай. Здесь, на Багамах, мы пгивыкли к утопленникам, пгивыкли. К сожалению.