Клинический случай - Карл Хайасен

Пожимая пухлую руку Джея Бёрнса, я называю себя и говорю, что мне хотелось бы встретиться с ним и поговорить, потому что я пишу про Джимми. Он что-то бормочет в знак согласия – странно. И тут я понимаю, что он под кайфом: глаза полузакрыты, из уголка рта сочится слюна. Завтра он и не вспомнит, что согласился на интервью; ему еще повезет, если он вспомнит свое имя.

Когда наконец подходит моя очередь, я замечаю, что Клио вставила черные контактные линзы – очевидно, в знак скорби. Она здоровается так, будто впервые меня видит.

– Джек Таггер, – напоминаю я, – из «Юнион-Реджистер».

– Ах да.

Я обнимаю ее и говорю:

– Нам надо поговорить еще раз.

Клио вырывается.

– Нет-нет, не сейчас, – успокаиваю я. – Не сегодня.

– Я, типа, завтра улетаю в Лос-Анджелес, – говорит Клио. – А о чем вы хотели поговорить?

– О рыбной похлебке. О халтурном вскрытии, – улыбаюсь я. – Всего пара вопросов. Я не отниму у вас много времени.

Клио как будто в живот хоккейной шайбой заехали.

– Вы… н-н-нет, уб-убирайтесь отсюда, на хер, – заикаясь, бормочет она.

– Вы расстроены. Мне жаль…

Клио оборачивается, ища бритоголового типа:

– Джерри? Джерри, пусть эт-этот ч-человек уйдет…

Но я уже направляюсь к двери. Кажется, бесполезно спрашивать, нельзя ли мне прокатиться на яхте вместе со всеми, чтобы развеять прах Джеймса Стомарти.

На парковке я нагоняю Аякс и Марию, они садятся в арендованный «сатурн» с откидным верхом. Они говорят, что им официально запрещено распространяться о том, над чем они и Джимми Стома работали в студии.

– Мы подписали – как там его? – обязательство о неразглашении. Я бы рада помочь, но не хочу, чтобы меня за-несли в черный список. Мне еще там работать, – говорит Мария.

– Та же фигня. Мне дочь надо кормить, – соглашается Аякс.

– Тогда забудьте об этой записи. Расскажите мне о Джимми. Что он был за человек?

Церковь Св. Стефана быстро пустеет, водители лимузинов покидают тень старого баньяна, швыряют на землю окурки и спешат к своим машинам.

– Джимми был крут. Приятный мужик, – делится Аякс.

– А Клио? Мария едко смеется:

– Без комментариев, chico.[36]

– Я тоже промолчу, – с отвращением добавляет Аякс. – О чем тут спрашивать? Вы видели эту сучку своими глазами. Она здесь ради «Себя».

– Как думаете, он ее любил?

Аякс фыркает и заводит машину. Мария машет мне рукой.

– Вас немного заносит, – беззлобно говорит она. – Мы просто бэк-вокалистки. Ага?

Я смотрю, как они отъезжают. Затем иду к своему «мустангу», швыряю блокнот на переднее сиденье и врубаю кондиционер. Меня будто пропустили через мясорубку – после похорон мне всегда паршиво. Но сцена, которую я наблюдаю через ветровое стекло, заставляет меня довольно ухмыльнуться: вдова Стомарти, сжимая в руках бронзовую урну, дает интервью Тимми Бакминстеру.

Я опускаю все стекла, врубаю «Блудливых Юнцов» на полную и с легким сердцем выезжаю с парковки.

Запевай, Джимми.

Дженет Траш открывает дверь:

– А. Это вы.

– Можно войти?

– Послушайте, дайте мне объяснить…

– Вы не обязаны.

– Мой наряд, – робко продолжает она, – я хочу объяснить…

На Дженет хэллоуинский костюм полицейского: начищенные до блеска черные сапоги, темно-синие брюки с серыми лампасами, накрахмаленная белая рубашка с дешевым оловянным значком на груди и кобура с игрушечным пистолетом. За ворот рубашки заткнуты пластиковые зеркальные очки с голубыми стеклами. Из заднего кармана торчит пачка квитанций. Не хватает только наручников.

– Извините, – говорю я. – Не знал, что вы не одна.

– Я одна. То есть не совсем.

Она машет мне рукой, чтобы я заходил, и знаками просит говорить потише.

Маленькая гостиная освещена ярко, как телестудия, каковой она, очевидно, и является. Дженет показывает куда-то в угол и шепчет:

– Всего пару секунд.

Она надевает очки и проводит рукой по волосам. Затем встает под лампы, подбоченивается и смело поворачивается лицом к видеокамере размером не больше точилки для карандашей. Камера установлена на журнальном столике рядом с компьютером. На экране то и дело появляются новые строчки, но я сижу далеко и не могу прочитать.

Дженет склоняется над клавиатурой и печатает сообщение своему виртуальному приятелю. Затем выпрямляется и объявляет:

– Ларри, ты все еще под арестом, так что не вздумай делать глупости. Перезвони мне через двадцать минут.

Она снова что-то набирает на клавиатуре, и экран гаснет. Она подходит к алюминиевым штативам и выдергивает из розетки осветительные лампы. Снимает очки и швыряет их на журнальный столик.

– «Будвайзера» хочешь? – спрашивает она.

– Хочу.

– Или что покрепче?

– Без разницы. Что сама будешь.

Мы перемещаемся на кухню – здесь значительно прохладнее. Дженет протягивает мне последнюю бутылку пива и открывает банку колы для себя.

– «Королева парковки». Стрип-шоу в Интернете, – говорит она. – Слышал про такие? У тебя ведь есть Интернет? Как я в это ввязалась? Ну, я искала работу, и одна моя подружка – мы с ней ровесницы – сказала, что можно заработать хорошие бабки просто… Ну, она раздевается до костюма Евы, понимаешь? А я только до белья. В общем, подружка помогла мне все тут установить, завести мой собственный веб-сайт и номер, начинающийся с 900, ну и все такое. Ее шоу называется «Монастырь»: она и еще три девчонки одеваются доминиканскими монахинями. Про них даже написали в «Салоне». – Дженет присасывается к банке и жадно пьет.

– Королева парковки – это интересно, – говорю я, чтобы ее поддержать.

Дженет кивает:

– Это была моя идея. Почти всем мужикам нравятся женщины в форме. Согласен?

– Я стараюсь не спать с представителями власти.

– Могу поспорить, ты бы запросто мог, – бесстрастно говорит Дженет, без тени намека. – В любом случае ты наверняка думаешь, что все это мерзко и недостойно.

– Я думаю, это не мое дело.

– Четыре бакса в минуту, Джек, – вот сколько эти идиоты платят мне, чтобы я выписала им штраф за неправильную парковку.

– В лифчике и трусиках.