Водяра - Артур Таболов

- Мне еще не сделано никакого предложения, - напомнил Панкратов.

- Уже сделано. Итак?

Панкратов помедлил с ответом. Но думал не о кризисном положении, в котором оказался Советский Союз. Чем взрослее он становился, тем трудней было уживаться с матерью в десятиметровой комнатушке в тишинской коммуналке. Дом уже много лет стоял в плане на реконструкцию, но когда до дела дойдет, никто не знал. В Госстрое ничего определенного не обещали, а вот КГБ был конторой солидной, с совсем другими возможностями.

- У меня проблемы с жильем, - сказал Панкратов, верный своей привычке прояснять все до конца. - Дело в том, что…

- Знаем, - прервал кадровик. - Решим.

- Если так, я согласен.

После полугодового курса переподготовки Панкратов получил звание старшего лейтенанта и был зачислен в штат Управления по борьбе с особо опасными хищениями социалистической собственности. Получив доступ к секретной информации, он понял, что кадровик нисколько не преувеличил трудностей, которые переживала страна. Напротив, преуменьшил. Это были не трудности и не кризис, а преддверие катастрофы. И когда с приходом Горбачева все начало валиться, как дом с насквозь проржавевшими несущими конструкциями, Панкратов не удивился. Это должно было произойти чуть раньше или чуть позже. Не потрясло его, как многих его сослуживцев, и расформирование КГБ после провала августовского путча 1991 года, когда руководство комитета ошиблось с выбором, а председатель КГБ Крючков стал членом ГКЧП. Из структуры КГБ вывели погранвойска, Службу внешней разведки, правительственную связь ФАПСИ, Службу охраны. Некогда всемогущее ведомство превратилось в Федеральную службу контрразведки, а Управление по борьбе с особо опасными хищениями государственной собственности съежилось до размеров отдела экономической безопасности.

Панкратова эти преобразования не коснулись. Он как занимался расследованием масштабных хозяйственных преступлений, так и продолжал заниматься с присущей ему обстоятельностью и твердостью в отстаивании своей точки зрения. Заочно окончил юридический институт, с годами набрался опыта, ему поручали самые сложные дела и при старом руководстве, и при новом. Но раньше он никогда не чувствовал давления начальства. Закончив дело, сдавал отчет, а все остальные его не касалось. Теперь же вмешательство сделалось постоянным на всех стадиях следствия, особенно в определении круга обвиняемых. Было такое впечатление, что руководство заинтересовано не в установлении преступников, а в том, чтобы не испортить отношения с властными структурами и тем самым не приблизить дальнейшего сокращения ФСК. Это создавало дополнительное напряжение, как если бы приходилось выгребать против течения. Усталость накапливалась, как соли тяжелых металлов в костях, наступал момент, когда он чувствовал себя полностью обессиленным. И тогда прибегал к своему способу разгрузки.

Способ этот Панкратов нашел случайно лет через пять после поступления в КГБ. Он получил двухкомнатную квартиру в доме на Тверском бульваре, женился, родилась дочь. Жена была из семьи коренных москвичей, научных сотрудников Института мировой литературы, немного избалованная, немного взбалмошная. Это был ее второй брак. С первым мужем, непризнанным поэтом, она нахлебалось богемной жизни по самое никуда, в Панкратове ее привлекла серьезность, основательность. Отношения между ними сложились ровные, доверительные, без бурных проявлений чувств, не предвещавшие никаких осложнений. Но однажды, вернувшись из трудной командировки на Кольский полуостров, где расследовал дело о многомиллионных приписках вскрышных работ на крупном горно-металлургическом комбинате, он обнаружил квартиру пустой, а на столе записку. Жена писала, что забирает дочь и возвращается к родителям, потому что не может больше жить с угрюмым нелюдем, как в тюрьме.

"С угрюмым нелюдем". Так и написала. "С угрюмым нелюдем".

Вот так и узнаешь, что думают о тебе близкие люди.

Панкратов был ошеломлен. Достал из холодильника бутылку водки, выпил ее машинально, не чувствуя вкуса. Тут же, в кухне за столом, заснул, уронив на столешницу свинцовую голову. Наутро с похмелья голова раскалывалась, но уже через день, отоспавшись, ощутил необычный прилив сил. Все, что вчера казалось катастрофой, выглядело не так уж страшно. Ну, ушла жена. Не он первый, не он последний. Если она чувствовала себя с ним, как в тюрьме, все равно бы ушла. Так лучше пусть раньше. А жизнь что же? Жизнь продолжается.

Позже он где-то прочитал, что такой алкогольный удар полностью разгружает подкорку мозга, а энергия, заключенная в водке, переходит в мышцы.

С тех пор он прибегал к этому способу не раз. Правда, одним днем и одной бутылкой не обходилось. Пил до тех пор, пока организм не пресыщался и водка не переставала лезть в горло. Иногда это случалось на пятый день, иногда на седьмой. После этого переходил на кефир, глотал снотворное и начинал мучительное возвращение к жизни. Сначала был не сон, а чередование зыбкого бодрствования и тяжелого забытья. Лишь день на третий алкоголь выходил с обильным горячим потом, появлялось острое чувство голода. И наступал наконец момент, когда внешний мир врывался в сознание ярким многоцветьем дня, шумом города, воробьиными сварами и гуканьем голубей. Панкратов залезал под душ, тщательно, с удовольствием, брился, наводил к квартире порядок. Он был, как блестящий медный пятак, очищенный кислотой от окиси и грязи.

Потом включал телефон - последняя точка в возвращении к жизни.

Так было и на этот раз. И первый же звонок прозвучал со службы. Дежурный передал распоряжение начальника Управления: полковнику Панкратову надлежит выехать в Тулу и принять участие в работе оперативно-следственной бригады Генеральной прокуратуры, расследующей дело о похищении и убийстве депутата Госдумы Сорокина.

Панкратов не доверял милицейским и прокурорским чинам. Еще в начале 80-х годов, когда ему пришлось участвовать в расследовании крупномасштабных хозяйственных преступлений, связанных с сетью магазинов "Океан", и громким "хлопковым" делом в Узбекистане, он убедился, что ни одна серьезная преступная группировка не может существовать без поддержки в правоохранительных органах. И чем крупнее дело, тем более высокие чины в нем замешаны. Но и тогда, когда милиция и прокуратура занимались тем, чем и должны заниматься, раскрытием преступлений, в своих действиях они слишком часто руководствовались не интересами дела, а карьерными соображениями и стремлением соответствовать ожиданиям начальства.

Такое положение Панкратов воспринимал без эмоций, как данность. Что толку возмущаться тем, чего не можешь изменить? Просто нужно все время иметь это в виду. Вот и все.

Никаких оснований не доверять выводам оперативно-следственной бригады генпрокуратуры у Панкратова не было, но и принимать их на веру было не в его правилах. Слишком довлело над следователями стремление как можно быстрее получить результат и доложить об успешном окончании дела.

Три дня Панкратов потратил на изучение агентурного досье Сорокина, на протоколы осмотра места происшествия, свидетельских показаний и допросов обвиняемого Лопатина. Потом встретился с самим Лопатиным.