Нежные годы в рассрочку - Анна Богданова

– Поцелуй меня, и я отстану! – требовал Генька. Светлана чмокала его не глядя. – Чо это такое? Это не поцелуй! Это недоразумение одно какое-то! – возмущался юноша и уже без зазрения совести забирался рукой к ней под кофту.

– Генька! Я сейчас уйду!

– Ну, поцелуй и отстану! Чо, так трудно? – И Света прикасалась устами к его губам – кончалось тем, что влюблённые лобзались до конца фильма, пока в зале не включался свет.

В тот вечер всё было, как обычно, – Светка сначала сопротивлялась, прося Кошелева дать ей хоть сегодня узнать, чем закончится фильм, потом поцеловала его сама и... так и не выяснила, остались ли вместе Ихтиандр с Гуттиэрой или нет.

После «просмотра» Геня, как обычно, вызвался проводить подругу до дома и отправился вместе с ней в подмосковный Ногинск. Они ещё долго не могли расстаться, стоя в подворотне Светкиного дома, – всё целовались, обнимались...

– Светик! Ты меня любишь?

– Я ж сто раз говорила тебе, Кошелев, что люблю! Стала б я с тобой встречаться просто так?!

– А замуж за меня пойдёшь? – допытывался Геня. Девушка краснела, как помидор, благо на улице было темно, и Кошелев не видел её смущения.

– Пойду, – тихо отвечала она, а её сердце в этот момент готово было выпрыгнуть на асфальт.

– Стало быть, и из армии меня дождёшься? – не унимался Геня.

– Дождусь, – отвечала Светлана, пребывая от неземного счастья в полуобморочном состоянии.

– Светк! А ты мне уши не шлифуешь? – подозрительно спрашивал Кошелев, бесконтрольно перейдя на свой родной лексикон.

– Чего?

– Ну, того! Ты мне не врёшь? Точно до– ждёшься? – пытал он любимую, на что Светка заверяла его с большой убедительностью – мол, ждать буду, сколько бы ни потребовалось.

– Иначе, зачем бы я с тобой встречалась?

– А письма писать будешь?

– Да! Каждый день! – обещала она, тая как мороженое.

– Ты это... Свет, фотографии мне тоже посылай. Слышишь?

– Ага, буду, Геня, и фотографии буду слать, – лепетала она.

Заканчивался подобный разговор обыкновенно долгим поцелуем и бесчисленными «провожаниями».

– Я тебя до подъезда доведу и домой! – говорил Кошелев.

– Я тебя до арки провожу и сразу к себе! – с печалью в голосе восклицала девушка, доведённая Геней под руку до подъезда. И возлюбленные снова возвращались к полукруглой арке и снова целовались.

– До подъезда и домой! Ладно? – И Геня в который раз, подхватив Светлану, тащил её обратно к дому. Вновь долгий поцелуй. Вновь проводы до арки и опять поцелуй, головокружение, слабость в коленях, дрожь в мышцах. – До подъезда и поеду! – Влюблённая парочка никак не могла оторваться друг от друга. Лишь Светино предупреждение о скорой последней электричке отрезвило их обоих, и Кошелев побежал без оглядки, дабы в очередной раз не увлечься сладостным и отрадным поцелуем.

Остановился он лишь на платформе.

– Успел! – облегчённо воскликнул он, и в этот момент из темноты выступил высокий мужчина лет сорока пяти в шляпе и плаще, с пренаглой физиономией и наколкой на пальце... в виде серпа и молота со звездой и словом «бог» у основания. Геня заметил «украшение» незнакомца при свете изогнутого, «вопросительного» фонаря и сразу понял, что тот «был осуждён государством», о чём, собственно, и говорила аббревиатура под рисунком, и что бывший заключённый тем самым желал поделиться с окружающими своим недовольством по поводу вынесенного приговора.

– Дай закурить! – потребовал он, плюнув по-блатному, через два передних зуба. Геня порыскал в карманах и, вытащив пустую пачку «Друга», ответил:

– Нема!

– Во салага! – Мужчина нецензурно выругался и попросил: – Дай рупь!

– Да нет у меня денег!

– Хорош бороду припечатывать! Я т-те не васёк! – И бывший зэк неожиданно для Кошелева, как он сам выразился при разговоре с матерью, «дал ему по соплям», то есть со всей силы заехал кулаком по лицу. Геня прекрасно знал, с кем имеет дело, и лучше бы ему было отойти в сторону, но существо его, одурманенное любовным пламенем, доведённое до головокружения страстными, продолжительными поцелуями со Светиком, требовало – действовать, не пасовать – короче говоря, разрядиться в драке. В результате чего Кошелев не растерялся и саданул обидчику ногой по рёбрам («забил по батарее»). После этого ответного удара между ними завязалась драка – настолько свирепая и беспощадная, что оба они, заметив краем глаза, как «змея подходит к водопаду» (то бишь последняя электричка к платформе), не обратили на неё ни малейшего внимания, продолжая бить друг другу морды, ожесточённо выкрикивая:

– Тоже мне, академик выискался!

– Ах ты, сошка мелка! Смотри, на кого баллоны катишь, портач!

И неизвестно, чем бы всё закончилось, не появись на станции наряд милиции. Тут забияк и «повязали» и, проверив у них «бирки», что в переводе на нормальный русский язык обозначает документ, удостоверяющий личность, посадили в машину и отвезли в местное Ногинское отделение милиции. Там, выяснив, что эти двое не вместе, отпустили Геню на все четыре стороны, как только заря занялась на небе, а в доме напротив во второй раз прокукарекал петух. Его обидчика, несправедливо осуждённого когда-то, оставили и дальше «париться в бане», для подробного выяснения – по какой такой причине он нигде не работает, почему в столь поздний час очутился в Ногинске, когда по паспорту прописан в Одинцове, и откуда у него в кармане оказались женские золотые часы и серьги девятнадцатого века?

– Ну, держись! Напел, гад лягавый! – взревел «бывалый», когда Геня направился к выходу. – Так и знай – найду, устрою тёмную! – во всю глотку орал он.

– Не бери на пушку, академик! – усмехнулся Кошелев и направился на станцию, весело насвистывая себе под нос, в рваном, непоправимо испорченном плаще и с разбитой, опухшей физиономией.

Спустя месяц после случая с плащом Геню вся родня провожала в армию. Всё смешалось в доме Гавриловых-Кошелевых – слёзы Зинаиды Матвеевны и Светланы, которую будущий воин привёл, чтобы познакомить с матерью, а заодно и попрощаться с любимой девушкой, громогласный гогот Василия – его дядьки, который к тому времени успел выгнать из дома Наську и в полной мере ощутил, вернее осознал, что так, как любит его жена – Полина, вряд ли кто ещё сможет. Павел (единственный, кстати, человек из всех присутствующих, понимающий язык племянника) поучал его быть везде и во всём осторожнее и хитрее:

– Не ходи куда попало, не слушай всякого – сиди да помалкивай. Я вон пошёл однажды послушал. И что из этого вышло? Из-за какой-то прокламации тянул лямку от звонка до звонка!

– Времена-то не те, дядь Паш!

– Не скажи, Генечка! Вляпаться-то во все времена можно, куда не нужно! – предостерегла неопытного юнца верная жена Павла Матвеевича Ирина Карловна.