О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

Я прокрался на ярмарочную площадь. Когда у меня было свободное время, я с удовольствием бродил меж прилавков, которые стояли по периметру древней площади. Тут продавались фрукты, рыба, подержанные вещи и одежда, торговали букинисты, короче, здесь было почти все, но прилавок с фарфором мне нравился больше всех. Его держал интеллигент-еврей из Лидса – толстый, потный, уверенный. У него было гипнотическое умение продавать. Я никогда не уставал наблюдать за ним. Он очаровывал меня. В тот день он был в своей лучшей форме, стоя в небольшом проходе между двумя горами посуды, а жены фермеров слушали его, открыв рты.

– Я не очень красив, – говорил он. – Я не очень умен, но, боже, как я умею говорить. Я могу кого угодно заговорить до смерти. Вот посмотрите-ка сюда. – Он поднял в воздух дешевую чашку и держал ее, нежно обхватив ручку между большим и указательным пальцем, изысканно оттопырив мизинец. – Красиво, не правда ли? Разве она не мила? – Затем он так же нежно поставил ее на ладонь и продемонстрировал присутствующим. – А теперь, дамы, я скажу вам, что вы можете купить такой же чайный сервиз у Коннери в Брэдфорде за три фунта пятнадцать шиллингов. Я не шучу и никого не дурачу, он там продается по этой цене. А какова моя цена, дамы? – И тут он выудил старую трость с разбитой рукояткой. – Спрашиваете, какова моя цена за этот прекрасный чайный сервиз? – Он взял трость за нижний конец и ударил ручкой по пустой картонке из-под сервиза. – Даже не три фунта пятнадцать шиллингов. – Удар! – И не три. – Снова удар! – И не два. – Удар! – И не тридцать шиллингов! – Удар! – Ну же, ну же, кто даст мне фунт? – (Ни единая душа не шелохнулась.) – Ладно-ладно, вижу, что я сегодня найду покупателя. Хорошо, пусть будет семнадцать шиллингов и шесть пенсов за все.

Финальный сокрушительный удар – и дамы стали махать ему руками и раскрывать свои сумочки. Невысокий торговец вышел из глубины стойки и начал раздавать сервизы. Ритуал был соблюден, и все были счастливы.

Я стоял и ждал следующего номера этого виртуоза, когда увидел дюжую фигуру в клетчатой кепке, живо машущую мне рукой из толпы. Другую руку он спрятал за пазухой, и я знал, чего он хочет. Я не колебался ни секунды, а прокрался за лотками с корытами для свиней и проволочной сеткой, пройдя всего в нескольких метрах от другого фермера, который размахивал конвертом.

Я оказался в ловушке, но увидел путь к отступлению. Я быстро обогнул прилавок с дешевыми ювелирными изделиями и нырнул в дверь «Гуртовщиков». Минуя бар, где было полно фермеров, я проскользнул в контору управляющего. Здесь я был в безопасности, это единственное место, где меня принимали с радостью.

Управляющий посмотрел на меня из-за стола и не улыбнулся.

– Послушайте, – сказал он резко, – какое-то время назад я приносил вам на обследование мою собаку и в положенный срок получил счет. – (Я мысленно согнулся в поклоне.) – Я оплатил его в тот же день и был несказанно удивлен, когда сегодня утром обнаружил, что мне этот же счет доставлен еще раз. У меня есть расписка, подписанная…

Я больше не мог этого терпеть.

– Мне очень жаль, мистер Брук, но произошла ошибка. Я все исправлю. Пожалуйста, примите наши извинения.

Это стало привычным рефреном на ближайшие несколько дней, но тяжелее всего пришлось Зигфриду. Это случилось в его любимом пабе «Черный лебедь». Его там нашел Билли Брекенридж, дружелюбный, веселый тип из местных знаменитостей Дарроуби.

– Эй, помните, я заплатил вам за операцию три шиллинга и шесть пенсов? Я получил еще один счет за нее.

Зигфрид извинился, тщательно подбирая слова, поставил клиенту выпивку, и они расстались друзьями.

Беда была в том, что Зигфрид, который вообще редко что-нибудь помнит, забыл об этом. Месяц спустя в том же «Лебеде» он вновь наткнулся на Билли Брекенриджа. На этот раз Билли не был расположен к шуткам.

– Эй, помните тот счет, что вы присылали мне дважды? Он опять пришел.

Зигфрид делал все, что в его силах, но его попытки обаять человека были тщетны. Брекенридж был оскорблен.

– Так, я вижу, вы не верите, что я оплатил этот счет. У меня была расписка от вашего брата, но я ее потерял. – Он отмахнулся от протестов Зигфрида. – Нет-нет, есть только один способ уладить дело. Я говорю, что заплатил три шиллинга и шесть пенсов, а вы говорите, что нет. Хорошо, давайте сыграем в орлянку.

Зигфрид жалобно возражал, но Билли был непреклонен. Он вытащил пенс и положил на большой палец.

– О’кей, выбирайте.

– Орел, – пробормотал Зигфрид, орел и выпал.

Маленький человек не изменился в лице. С тем же достоинством он вручил Зигфриду три шиллинга и шесть пенсов.

– Давайте же считать инцидент исчерпанным.

Он вышел из бара.

Теперь у нас целая коллекция неприятных воспоминаний, но Зигфрид все же был исполнен преизрядного вдохновения. Каким-то образом он опять забыл зарегистрировать операцию, и в конце месяца Билли Брекенридж получил четвертый счет за работу, которую он уже оплатил дважды. Тогда-то Зигфрид и перестал ходить в свой паб и перешел в «Кросс Ки».

На смену осени шла зима, на высокие вершины полосами лег первый снег, и теперь неудобства практики в йоркширских холмах давали о себе знать все сильнее.

Часы за рулем, когда замерзшие ноги немели и переставали слушаться, сараи, куда надо было взбираться навстречу резкому ветру, гнувшему и рвавшему жесткую траву. Бесконечные раздевания в коровниках и хлевах, где гуляли сквозняки, ледяная вода в ведре, кусочек хозяйственного мыла, чтобы мыть руки и грудь, и частенько мешковина вместо полотенца.

Вот теперь я по-настоящему понял, что такое цыпки: когда работы было много, руки у меня все время оставались влажными, и мелкие красные трещинки добирались почти до локтей.

В такое время вызов к какому-нибудь домашнему любимцу был равносилен блаженной передышке. Забыть хоть ненадолго все эти зимние досады, войти вместо хлева в теплую элегантную гостиную и приступить к осмотру четвероногого, заметно менее внушительного, чем жеребец или племенной бык! А из всех этих уютных гостиных самой уютной была, пожалуй, гостиная миссис Памфри.

Миссис Памфри, пожилая вдова, унаследовала солидное состояние своего покойного мужа, пивного барона, чьи пивоварни и пивные были разбросаны по всему Йоркширу, а также прекрасный особняк на окраине Дарроуби. Там она жила в окружении большого штата слуг, садовника, шофера – и Трики-Ву. Трики-Ву был китайским мопсом и зеницей ока своей хозяйки.

Стоя теперь у величественных дверей, я украдкой обтирал носки ботинок о манжеты брюк и дул на замерзшие пальцы, а перед моими глазами проплывали картины глубокого кресла у пылающего камина, подноса с чайными сухариками, бутылки превосходного хереса. Из-за этого хереса я всегда старался наносить свои визиты ровно за полчаса до ланча.

Мне открыла горничная, озарила улыбкой, как почетного гостя, и провела в комнату, заставленную дорогой мебелью. Повсюду, сверкая глянцевыми обложками, лежали иллюстрированные журналы и модные романы. Миссис Памфри в кресле с высокой спинкой у камина положила книгу и радостно позвала: