О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

– Ну, ей за пятьдесят, и она вышла на пенсию после тридцати лет работы в «Грин и Мултон» в Брэдфорде. Она была секретарем компании, и в ней ее вспоминают только с благодарностью. Ее назвали образцом эффективного сотрудника, а в нашей работе эффективность – главное. Мы допускаем слишком большую слабину. Нам просто повезло, что она решила поселиться в Дарроуби. Как бы то ни было, вы сможете познакомиться с ней через несколько минут, она придет сегодня к десяти часам утра.

Часы на церковной колокольне начали бить, когда в дверь позвонили. Зигфрид поспешил на звук и с видом триумфатора ввел свою находку в комнату.

– Джентльмены, это – мисс Харботтл, прошу любить и жаловать.

Это была крупная женщина с высоким бюстом и округлым лицом, на котором выделялись очки в золотой оправе. Масса черных кудряшек выглядывала из-под ее шляпки, было похоже, что они – крашеные, и они совершенно не шли к ее строгому костюму и обуви.

Я сразу подумал, что нам не придется опасаться, что она сбежит от нас замуж. Не то чтобы она была уродлива, но ее выдающийся вперед подбородок и умение без усилия командовать окружающими заставили бы любого мужчину искать спасения в бегстве.

Я пожал ее руку и был удивлен силой, с которой она ответила мне. Мы посмотрели друг другу в глаза, последовало несколько секунд молчаливой борьбы взглядов, затем она почла за благо согласиться на ничью и отвернулась. Тристан оказался совершенно не готов к встрече, весь его вид свидетельствовал о том, как сильно он встревожен. Его рука оказалась в плену и была освобождена только тогда, когда у него уже стали трястись колени.

Она начала обход приемной, а Зигфрид следовал за ней, потирая руки; он был похож на приказчика, обхаживающего любимого клиента. Она остановилась возле стола, на котором горой лежали счета – наши и выставленные нам, анкеты Министерства сельского хозяйства, рекламы разных фирм, а также разнообразные пилюли и тюбики с мазями.

С негодованием разгребая накопившийся мусор, она нашла главную книгу и брезгливо зажала ее между большим и указательным пальцем:

– Что это?

Зигфрид легкой рысью поспешил к ней.

– О, это – наша главная книга. Мы заносим в нее все наши визиты, которые отмечаем в регистрационной книге, она тоже должна быть где-то здесь. – Он порылся на столе. – Вот она. Сюда мы записываем вызовы и посещения по мере их поступления.

Она изучила обе книги в течение нескольких минут, причем на лице ее отразилось выражение удивления, которое сменилось мрачным юмором.

– Джентльмены, если вы хотите, чтобы я вела ваши книги, потрудитесь научиться писать. Я вижу, что они заполнены тремя разными почерками, но вот этот решительно хуже остальных. Он просто ужасен. Чья это рука?

Она показала пальцем на неровную строчку, состоявшую из коряво написанных слов.

– Вообще-то, это моя рука, – сказал Зигфрид, переминаясь с ноги на ногу. – Наверное, я в тот день очень торопился.

– Да почерк у вас везде одинаковый, мистер Фарнон. Смотрите – вот, вот и вот. Знаете, так не годится.

Зигфрид спрятал руки за спину и повесил голову.

– Полагаю, что здесь вы держите письменные принадлежности и конверты. – Она выдвинула верхний ящик стола.

Оказалось, что он доверху забит старыми пакетами с семенами, некоторые уже порвались, просыпав на груду мусора несколько горошин и фасолинок. Следующий ящик оказался забитым грязными веревками для родовспоможения коров, которые никто не удосужился помыть. Пахли они не слишком приятно, и мисс Харботтл поспешила задвинуть его назад. Однако ее было трудно смутить или сбить с толку, и она с надеждой потянула на себя третий ящик. Он открылся с мелодичным звоном, и она увидела ряд пустых бутылок из-под пива.

Мисс Харботтл медленно выпрямилась и терпеливым голосом спросила:

– Могу я узнать, где у вас касса? Где вы держите наличность?

– Ну, мы просто забиваем ею вон ту штуку. – Зигфрид показал на литровый горшок, стоящий на каминной полке. – У нас нет нормальной кассы, но он прекрасно справляется с ее ролью.

Мисс Харботтл с ужасом посмотрела на горшок:

– Как, вы кладете туда…

Измятые чеки и банкноты глядели на нее из горлышка, причем некоторые из них упали в камин.

– Вы хотите сказать, что, уходя, вы оставляете деньги лежать там изо дня в день?

– По-моему, никому это не повредило, – возразил Зигфрид.

– А где вы храните мелочь?

Зигфрид напряженно хихикнул:

– Да знаете ли, там же. Всю наличность, мелочь тоже.

Румяное лицо мисс Харботтл начало терять цвет.

– Знаете, мистер Фарнон, все это очень плохо. Я не знаю, как вам удалось протянуть так долго. Просто не знаю. Однако я убеждена в том, что смогу все поправить, и очень скоро. Я вижу, что в вашем бизнесе нет ничего сложного: обычная система картотечного учета – вот все, что нужно для ведения вашего баланса. Что же касается остальных мелочей, – она с недоверием посмотрела на горшок, – то я все сделаю как надо, и очень быстро.

– Отлично, мисс Харботтл, отлично. – Зигфрид с еще большей энергией потирал руки. – Мы ждем вас в понедельник утром.

– Ровно в девять часов, мистер Фарнон.

После ее ухода воцарилось молчание. Тристану понравилось ее посещение, а я испытывал сомнения.

– Знаете, Зигфрид, – сказал я, – возможно, она и гений эффективности, но не кажется ли вам, что она слишком строга?

– Строга? – Зигфрид громко, но довольно принужденно рассмеялся. – Ничего подобного. Оставьте это мне. Я с ней справлюсь.

Мебели в столовой было мало, но благородные очертания комнаты и ее размер придавали дополнительную грацию длинному буфету и скромному столику из красного дерева, за которым завтракали мы с Тристаном.

Единственное большое окно комнаты было расписано морозными узорами, а с улицы доносился отчетливый скрип пешеходов, шедших по холодному снегу. Я поднял глаза от вареного яйца и увидел, как к дому подкатил автомобиль. Затем мы услышали топанье ног на крыльце, хлопанье входной двери, и в комнату ворвался Зигфрид. Не говоря ни слова, он прошел к камину и нагнулся над ним, опустив локти на серую мраморную доску. Он почти по самые глаза закутался в пальто и шарф, но все равно было видно, что лицо у него лилово-синее.

Он метнул быстрый взгляд на стол.

– У старого Хезелтайна – того, что живет в одном из домов на холме, – случай послеродового пареза. Боже, как же там холодно. Я едва дышу.

Он стащил перчатки и пошевелил онемевшими пальцами над огнем, бросая косые взгляды на брата. Тристан сидел ближе всех к огню и наслаждался своим завтраком, как он наслаждался всем в жизни, с радостью намазывая масло на тост и с веселым свистом накладывая себе джем. Его «Дейли миррор» лежала на своем месте, рядом с кофейной чашкой. Можно было физически ощущать исходящие от него волны комфорта и удовлетворения.