Последний маршал - Фридрих Незнанский

— Это он сказал вам о том, что все эти меры — государственная необходимость?

— Разумеется.

— Его охраняют? Я имею в виду Борисова. У дверей палаты, в которой он лежит, выставлена охрана?

— Разумеется. Там круглосуточно сидят два вооруженных человека.

Два человека — это круто. С одним я бы еще как-нибудь справился, одному человеку заморочить голову — пара пустяков. Но двое… Туг надо извернуться.

Попробуем.

— Проводите меня туда, — попросил я Каца.

— Ради Бога, — пожал плечами милейший врач и, повернувшись, зашагал прямо по коридору. Я поспешил за ним.

Коридор был длинным, со множеством дверей в палаты, но ни у одной я не видел чего-то, хоть отдаленно напоминающего пост. Но когда вдруг коридор сделал неожиданный поворот направо, словно из-под земли передо мной выросли два добрых молодца — косая сажень в плечах. Одним словом, мордовороты. Взгляд их не выражал ничего. Когда я говорю «ничего», это означает, что их взгляд не выражал ни-че-го. Понимайте как можете, но все равно это надо видеть своими глазами. «Бессилен мой язык»…

— Добрый день, — сухо поздоровался я с ними. — Старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры, старший советник юстиции Турецкий. Вот мое удостоверение. По распоряжению Генерального прокурора страны мне необходимо немедленно поговорить с потерпевшим Федором Борисовым. Он лежит в этой палате, как я понимаю?

Больше официальщины, Турецкий, и у тебя есть шанс.

— Не положено, — ответил мне один из них, глядя на меня ничего не выражающими водянистыми глазами.

Я даже растерялся — так нелепо звучали два этих слова.

— Что?!

— Не положено, — тем же тоном повторил он.

— Кажется, вы не расслышали, — загорячился я. — Я старший следов…

— Не положено, — ровным голосом снова повторил он.

Я, конечно, понимал, что мне придется туго, но не представлял себе, насколько это было безнадежно.

— Кто вам дал это распоряжение? — спросил я.

Ответа не последовало.

— Попрошу показать ваши удостоверения, — продолжал я портить себе жизнь.

Этот бугай смотрел на меня как на больничный инвентарь, слегка попорченный и бесполезный.

— Я сейчас приду сюда с нарядом милиции, — беспомощно заявил я и поймал сочувствующий взгляд Каца.

Я разозлился еще больше. Какого черта?!

— Ну хорошо, — сказал я этим зверям. — Очень скоро я развяжу вам ваши поганые языки.

Ничего другого, к сожалению, я придумать не смог. Повернувшись к ним спиной, я твердо зашагал обратно, стараясь изо всех сил сохранить собственное достоинство. Я даже забыл попрощаться с Кацем.

Я ехал к себе в следственную часть и размышлял. Интересно, а что, собственно, дала бы мне беседа с этим Борисовым? Не уверен, что он разглядел стрелявшего в него киллера. Кстати, почему его не прикончили? Киллеры, как правило, делают свое дело профессионально и доводят начатое до конца, как они себе его представляют. Попугать хотели? Из крупнокалиберного пистолета? Нет, что-то тут не сходится.

Думай, Турецкий, на что тебе голова дана. Не орехи же ею колоть, верно?

Итак…

До покушения на этого самого Борисова были совершены два убийства. Причем убиты были не просто работяги на бытовой там почве и даже не банкиры в финансовой разборке, а люди, можно сказать принадлежавшие к политической элите страны. Так? Так.

Дальше. Исчезает зять одного из убитых. Некто Аничкин, полковник, на минуточку, ФСБ. Так? Так.

И что? Какие такие у меня основания, чтобы связать воедино эти четыре (или сколько их там?) дела в одно? Где, так сказать, доказательства того, что все это — звенья одной цепи?

Можете считать меня самонадеянным болваном, но я верю в такую роскошь, как интуиция. А именно она мне и подсказывала, что я на правильном пути.

Так или иначе, но я все равно брошу камень в это болото. Ишь — «не положено»!

Ворвавшись в кабинет Меркулова, я с ходу выложил ему всю эту безобразную историю в госпитале, где два здоровенных дебила не пустили меня к Борисову. Я был вне себя, я метал громы и молнии, обещая всем своим недругам вообще и дебилам в частности самые крупные неприятности.

Он смотрел на меня, словно я был пациентом дурдома и только что сбежал из отделения буйных умалишенных.

— Успокойся, — сказал он, когда я закончил бессмысленный монолог. — Что с тобой, Саня? Ты не понимаешь очевидных вещей?

— Каких именно? — вскинул я голову. — Дело не в том, что я не успел пообщаться с тем, кто ведет дело Борисова, дело в этих гориллах, которые оборзели и творят все, что хотят!

— Вот что, — сказал он. — У меня к тебе серьезнейший разговор.

Я пожал плечами:

— Говори.

— Обязательно скажу, — пообещал он. — Но только после того, как ты вернешься с Фрунзенской набережной.

— Какого хрена я там забыл? — выкрикнул я. — Еще кого-то пристрелили?

— Не забывайтесь, Турецкий!!! — грохнул Меркулов кулаком по столу. — И перестаньте немедленно хамить.

Раз он перешел на «вы», значит, я перегнул где-то палку. Нужно было срочно выправлять положение.

— Прошу прощения, — пробурчал я. — Больше не повторится, ваше благородие.

— Не дерзи, — предупредил он меня помягчевшим голосом, — а слушай. На Фрунзенской набережной произошло еще одно убийство.

— Тьфу!

— Убит замминистра юстиции Воробьев.

— Когда?

— Грязнов звонил полчаса назад. Он на месте вместе с оперативно-следственной группой. Сообщил мне.

— Почему?

— Что — почему?

— Почему он сообщил тебе? С каких пор он тебе докладывает сводку преступлений по городу?

Меркулов внимательно посмотрел на меня, как бы пытаясь понять, издеваюсь я над ним или просто дурака валяю.

Наконец он спокойно ответил:

— Грязнов полагает, что убийство Воробьева связано с делом, которым ты сейчас занимаешься. То есть убийство Воробьева связано с убийством Смирнова и Киселева.

— Из чего это следует? — настойчиво расспрашивал я своего шефа. — У него есть какие-то доказательства?

— Саша, — сказал мне Меркулов. — Почему бы тебе не поехать на место и самому не поговорить там, на месте преступления, обо всем том, о чем ты меня так дотошно расспрашиваешь? Тем более что Грязнов ждет тебя.

— Ждет?

— Я сказал, что пошлю тебя к нему, как только ты появишься.

— Вот так, да? — сказал я. — А что же я тут делаю?