Мы – плотники незримого собора (сборник) - Рэй Брэдбери

– Эллен, Эллен, я люблю тебя. Услышь меня, Эллен! Я тебя люблю. Не покидай меня сейчас. Нет!

Он печатал и печатал эти слова без остановки, и обливался слезами, как ребенок. Его горло было не в состоянии всего этого выговорить, и он продолжал и продолжал печатать…

…пока клавиши не заволокло мглою, пока они не растаяли, растворились и улетучились из-под его пальцев. А он продолжал печатать до тех пор, пока не исчезло осязаемое, блестящее чудо машинки, и его пальцы тыкали в пустоту и стукались о голую столешницу.

Даже когда дверь высадили, он не переставал рыдать…

1943

Океан мирно почивал. В его зеленой пучине возникло слабое шевеление. На дне водной долины мелькали яркие оранжевые точечки мелких рыбешек-стрелок. Мимо, разверзая пасть, прошнырнула акула. Осьминог лениво приподнял было одно из щупальцев, зачем-то им покачал и опять залег на дно, притихший и мрачный.

Рыбины то сновали вокруг ржавеющего, искореженного остова потопленного транспорта, то юркали в зияющие пробоины и люки c сорванными крышками, то выныривали обратно. Надпись на носовой части гласила: «Корабль США ”Атлантик“».

Вода зеленым студнем беззвучно обволакивала судно.

И тут появился Конда со своей командой.

Они плыли по темным океанским просторам, словно искорки мечтаний. Конда возглавлял своих подопечных. Копну его рыжих волос развевало течение, густая медно-красная борода струилась по его мощной груди. Он вытягивал свои большие руки, стискивал ими воду, отталкивал ее назад, и его длинное туловище устремлялось вперед.

Остальные во всем подражали Конде, и при этом царила полная тишина. Как на киноленте, из которой вырезали звуковую дорожку, мелькали белые руки и ладони, сложенные ковшиком, мерцали ступни. Только глубоководная тишина и бесшумные движения Конды и его воспитанников.

Алита приблизилась к его отбрыкивающимся пяткам. Она плыла, широко распахнув глаза, зеленые, как морская волна, темные волосы растекались по обнаженному телу, а рот кривился в безмолвной гримасе.

Алита почувствовала, что рядом с ней кто-то есть: другая женщина, меньше ростом, очень худая в своей наготе, с седыми волосами и сморщенным усталым лицом. Она тоже плыла без устали.

Над их головами молниеносно пронеслась Элен с горящими от гнева глазами, длинными платиновыми волосами и странноватым смехом.

– Долго еще, Конда?

Мысли пожилой женщины сквозь толщу воды проникали в мозг каждого пловца.

– Час, а может, минут сорок! – донесся резкий ответ Конды, в котором ощущалась глубина и тьма подводных течений.

– Берегись! – закричал кто-то.

Нечто, кувыркаясь, свалилось в пучину вод. Стремительная тень, словно исполинская чайка, пролетела над гладью океана.

– Глубинная бомба! – закричал Конда. – Врассыпную!

Все двадцать, подобно стайке перепуганных рыбок, мгновенно рассеялись, замельтешили ноги, заработали руки, заныряли головы.

* * *

Глубинная бомба вдребезги разнесла толщу морской воды. Чудовищная волна сотрясла песчаное дно и, отскочив от него, выбросила на поверхность целый гейзер брызг.

Оглушенная, Алита вскрикнула, погружаясь на дно морское. Ее тело пронизывала непонятная боль. Только бы это кончилось. Только бы наступила настоящая смерть. Только бы это кончилось!

Ее затряс озноб. Вода вдруг стала ледяной, а она осталась в этой зеленой пустоте одна, в полном одиночестве. Она тоскливо разглядывала темный перстень на левой руке.

– Ричард, как я хочу снова тебя увидеть. Ах, Ричард, если бы мы только могли быть вместе!

– Доченька, – прозвучала в ее мозгу ласковая, с хрипотцой, мысль подплывающей к ней пожилой женщины, морщинистое лицо которой заволокло седыми волосами. – Нельзя. Не надо так думать. Идем. Есть дело. Нужно работать. Много работать. Потрудиться ради тебя и меня, ради кораблей на поверхности и ради… Ричарда.

Алита не шелохнулась.

– Не хочу плыть. Хочу просто сидеть здесь на песке и… ждать.

– Ты же знаешь, что это невозможно.

Пожилая женщина прикоснулась к ней.

– От этого тебе станет только хуже. Ты плывешь с определенной целью, иначе ты бы здесь не плавала. Ну же, давай. Мы почти на месте.

Потрясения от бомбы, сброшенной с низколетящего самолета, улеглись. Вода замутилась клубами ила, и миллионы пляшущих пузырьков воздуха устремились навстречу внешнему миру, словно смеющиеся алмазы. Алита позволила пожилой женщине взять себя за руку и увлечь прочь от песчаного дна. Вместе они приблизились к Конде, который был ядром растущего сообщества.

– Подлодка! – подумал кто-то напряженным шепотом. – За тем коралловым бугром. Вот почему с самолета сбросили глубинную бомбу!

– Чья? – спросил кто-то.

– Немецкая, – мрачно сказал Конда.

Его рыжая борода колыхалась в воде, а глаза с красными кругами излучали стальную ненависть. Мимо промелькнула хохочущая Элен.

– Немецкая подлодка лежит себе на дне и тихо спит, дожидаясь… конвоя!

От этих слов Конды у всех закружилась голова, как от множества холодных и теплых течений, так и от страха пополам с тревогой.

– Сколько времени осталось до прохождения конвоя?

– От силы полчаса.

– Значит, времени в обрез?

– Да.

– А не опасно ли нам находиться рядом с ней? Что, если самолет вернется с новым грузом бомб?

Конда пробурчал:

– Дальность полета не позволит. Самолет не вернется. У него кончились и бомбы, и бензин. Теперь наш черед. А что? Страшно?

Молчание.

* * *

Образовавшие кольцо спутники с ожиданием смотрели на Конду, и с ними Алита. Четырнадцать мужчин. Шесть женщин. У мужчин за четыре-пять месяцев отросли бороды и стали длинными и косматыми. Бледные водянистые лица с решимостью в сжатых челюстях и стиснутых кулаках. Все они собрались как осколки океанского кошмара. Белесые не-мертвецы, вдыхающие воду, думающие немые думы о штормовой ночи, когда «Атлантик» был торпедирован и потоплен с ними всеми на борту, кричащими, попавшими в западню.

– Нам было не суждено, – сказал угрюмый Конда, – попасть туда, куда мы направлялись, исполнить то, что нам было предписано. Но мы будем продолжать свое дело, пока идет война, потому что это единственное, чем стоит заниматься. Я не знаю, каким образом мы живы или что дает нам жизнь, кроме этого стремления сражаться, мстить, побеждать, а не валяться на коралловых рифах и кормить акул…

Алита слушала и содрогалась. Почему она до сих пор жива и плавает на глубине сорока саженей?

И тут она догадалась. В ней словно внезапно вспыхнул огонек. Она жива, потому что любит Ричарда Джемсона. Она жива просто потому, что его корабль может скоро снова пройти здесь, как три недели назад, возвращаясь из Англии. И она сможет увидеть, как он курит трубку, облокотившись на поручни, и все еще живой пытается улыбаться.