Книга Песен - Борис Борисович Гребенщиков

в жизни случалось не так,

Немытую посуду и несчастный брак

Ее мать вымещала по вечерам,

Глядя в телевизор.

Нам тридцать пять на двоих,

Мы не спускаем друг с друга глаз —

С обеих сторон все, кажется, в первый раз;

Но каждый вечер начиналось опять:

"Прости, но сегодня в семь тридцать пять…"

И она забывала, кто я такой,

Глядя в телевизор.

Теперь у нее есть дочь —

Другое поколение, другие дела;

Ей только пять лет, но время летит как стрела;

И хотя она пока что не умеет читать,

Она уже знает больше, чем знала мать,

Ведь она видит сразу много программ,

Глядя в телевизор…

Сестра

Сестра,

Здравствуй, сестра;

Нам не так уж долго

Осталось быть здесь вместе,

Здравствуй, сестра.

Когда мы глядим на небо,

Откуда должны придти звезды,

Когда мы глядим на горы,

Откуда должна придти помощь,

Ни новое солнце днем,

Ни эта луна ночью

Не остановят нас,

Не остановят нас;

Попытайся простить мне,

Что я не всегда пел чисто,

Попытайся простить мне,

Что я не всегда был честен.

Попытайся простить мне,

Я не хотел плохого;

Ведь я не умел любить,

Но я хотел быть любимым;

И когда мы приходим,

Мы смотрим на небо;

Мы смотрим на небо,

Мы смотрим в него так долго,

И может быть, это картина,

Иллюзия и картина.

Но может быть, это правда;

И скорее всего это правда.

Сестра (дык, елы-палы),

Здравствуй, сестра;

Нам не так уж долго

Осталось быть здесь вместе;

Здравствуй, сестра…

Сонет

(Слова А. Гуницкий)

Служенье муз не терпит колеса,

А если терпит — право, не случайно.

Но я вам не раскрою этой тайны,

А лучше брошу ногу в небеса.

Ты возражаешь мне, проклятая роса;

Ты видишь суть в объятии трамвайном;

Но все равно не верю я комбайну —

Ведь он не различает голоса.

Таинственный бокал похож на крюк,

Вокруг него рассыпаны алмазы…

Не целовался я с тобой ни разу,

Мой омерзительный, безногий друг;

Упреки я приму — но лишь тогда,

Когда в пакгаузе затеплится вода…

Серебро господа моего

Я ранен светлой стрелой,

Меня не излечат.

Я ранен в сердце —

Чего мне желать еще?

Как будто бы ночь нежна,

Как будто бы есть еще путь,

Старый прямой путь нашей любви.

А мы все молчим,

Мы все считаем и ждем;

Мы все поем о себе,

О чем же нам петь еще?

Но словно бы что-то не так,

Словно бы блеклы цвета,

Словно бы нам опять не хватает тебя,

Серебро Господа моего, Серебро Господа,

Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?

Серебро Господа моего, Серебро Господа —

Выше слов, выше звезд, вровень с нашей тоской.

И как деревенский кузнец,

Я выйду засветло.

Туда, куда я,

За мной не уйдет никто.

И может быть, я был слеп,

И может быть, это не так,

Но я знаю, что ждет перед самым концом пути;

Серебро Господа моего, Серебро Господа,

Разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?

Серебро Господа моего, Серебро Господа —

Выше слов, выше звезд, вровень с нашей тоской.

ПЕСКИ ПЕТЕРБУРГА, 1994

Я не хотел бы быть тобой в тот день

Ты неизбежна, словно риф в реке,

Ты повергаешь всех во прах;

Вожжа небес в твоей руке,

Власть пустоты — в губах;

И раз увидевший тебя, уж не поднимется с колен,

Ты утонченна, словно Пруст, и грациозна, как олень;

Но будет день — и ты забудешь, что значит "трах",

Я не хотел бы быть тобой в тот день.

Люблю смотреть, как ты вершишь свой суд

Верхом на цинковом ведре;

Твои враги бегут,

Ты Бонапарт в своем дворе;

Возможно, ты их просветишь, укажешь им — где ночь, где день,

Возможно, ты их пощадишь, когда казнить их будет лень,

Но будет день — и нищий с паперти протянет тебе пятак,

Я не хотел бы быть тобой в тот день.

Слепые снайперы поют твой гимн,

Пока ты спишь под их стволом;

Нечеловечески проста

Твоя звезда Шалом.

Твои орлы всегда зорки, пока едят с твоей руки;

Твои колодцы глубоки,

Карманы широки;

Но будет день — и дети спросят тебя:

"Что значит слово "дом"?

Я не хотел бы быть тобой в тот день.

Песня No.2

Здесь темно, словно в шахте, но ушли все, кто мог что-то рыть;

И когда ты выходишь, ты видишь, что это не смыть.

И ты хотел бы быть вежливым, только оборвана нить;

Да и что тебе делать здесь, если здесь нечего пить.

И ты гложешь лекарства, как будто твердый коньяк;

И врачи, как один, утверждают, то это — голяк.

И директор твоей конторы, наверно, маньяк:

Он зовет в кабинет, а потом говорит тебе: "ляг".

Ты слыхал, что отсутствие ветра — хорошая весть.

И ты плывешь, как Ермак, но вокруг тебя ржавая жесть.

И ты как мальчик