Дети черного озера - Кэти Мари Бьюкенен

неся кур и куропаток, ведя овец. Птицу или животное прижимали к камню алтаря — обточенной плите из холодного песчаника, — набрасывали на шею плетеный шнур, завязывали петлю и стягивали на шее жертвы, вращая палку, просунутую между петлей и шеей. Набожа прикрывала глаза, чтобы не видеть дергающиеся ноги и лапы, все еще трепещущие сердца. Но другие, положив руки на алтарь, кричали: «Внемлите Повелителю войны! Чутко внемлите!» А те, кто объедался белены, — и эти в особенности — пускались в дикий пляс и взывали к божеству, которое, как они считали, и дает им ощущение парения над землей. Все Кузнецы ели белену — все, кроме Молодого Кузнеца. И Охотники тоже ели: они всегда плясали до упаду. Потом они с гордостью похвалялись, что очнулись только глубокой ночью: руки-ноги что бревна, а рты будто набиты мякиной.

Друид сложил руки на груди и помолчал, чтобы болотники прониклись серьезностью его слов.

— Те из вас, кто выбирает свободу, а не рабство, пусть примкнут к грозному отряду объединенных племен, уже собравшихся на юго-востоке. — И он окинул коленопреклоненных селян взглядом свирепым, как у бога.

ГЛАВА 12

НАБОЖА

Когда друид ушел и семейство было накормлено, Набожа сказала, что ей надо собрать хвороста для костра, который велел устроить Старый Кузнец. Так было легче, нежели признаться, что она идет на встречу с Арком, когда одно лишь упоминание его имени вызывало удивленную гримасу.

Вся растерянность, все жаркие мысли о Молодом Кузнеце внезапно оборвались в тот вечер, когда они с Арком прижались друг к другу в густом тумане, услыхав шаги ребенка — конечно же, их ребенка. С тех пор минуло две луны, и, по-прежнему думая о Молодом Кузнеце с нежностью, Набожа как никогда стыдилась того, что стояла, замерев, в золотом солнечном свете, позволяя ему глядеть на нее. Она поощряла Молодого Кузнеца, а потом, после того случая на болоте, резко изменила поведение: возвращаясь с полей, далеко обходила кузню, чтобы не столкнуться с ним. Несколько дней спустя она увидела, что он издали приметил ее, и дождалась, пока он сбросит свою кожаную безрукавку и выскочит из кузни. Набожа подумала о пропасти между ними и о том, что ей самой не хватает храбрости, которая подтолкнула Молодого Кузнеца к разговору с ней. Она замедлила шаг, чтобы Хмара и другие попутчицы обогнали ее.

— Молодой Кузнец, — сказала она, когда он приблизился.

— Ты видела картинку, которую мы нарисовали в шахте. — Он нахмурился. — Ты сказала, что хочешь еще раз на нее посмотреть.

Она опустила голову.

— Набожа?

— Прости.

— Я не понимаю. — Он слегка качнул головой. — У нас с Арком давняя дружба, — пробормотала она.

Набожа выбрала работника, сироту, живущего в лачуге, предпочла его Молодому Кузнецу, ремесленнику, младшему сыну первого человека Черного озера. Какое оскорбление! И все же он ничего не сказал в ответ, лишь глянул беспомощно, поникнув, как цветок, тронутый морозом. Затем повернулся и ушел.

Какое-то время Набожа стояла на краю прогалины, ссутулив плечи, но затем вздохнула с облегчением: она исполнила тяжкую обязанность и теперь чувствовала щекотку нарастающего возбуждения, беспечное веселье. Конечно, ей было немного стыдно, что счастье далось ей так легко. Набожа оглянулась, высматривая Арка: он скоро вернется с полей.

У ворот, ведущих с прогалины в лес, Набожа привычно свистнула снегирем: россыпь кратких «чирик-чирик», за которой следует более низкий, протяжный тон. Пройдя с десяток шагов по лесу, она уселась на низкий пень, поджидая Арка. Все это время ее не отпускали слова друида: тридцать тысяч солдат, вторжение, завоевание, сожженный на корню хлеб. Она тронула губы, опустила пальцы в прелую листву лесной подстилки. Когда же подняла голову, перед ней стоял Арк. «Никто не умеет ступать так бесшумно!» — подумала она.

— Я сказала, что иду за растопкой для костра, — сообщила Набожа.

— Тут все уже дочиста собрано.

Они прошли дальше по тропинке. Затем Арк свернул в подлесок и вынырнул оттуда с парой внушительных веток, упавших с дуба:

— Этого хватит?

Она кивнула.

— Та история насчет Юлия Цезаря, когда он повернул назад, — думаешь, это правда?

На самом деле Набожа хотела спросить о другом: правда ли, что друиды действительно приказали принести человеческую жертву? Ни один сородич, даже Старец, проживший долгую жизнь, не видел подобного варварства, и порой она сомневалась в правдивости россказней о «старинных обычаях». Между тем Арк кивнул.

— Вся история?

— Ты ведь знаешь древнюю песнь, которую поет Песельник. Ее все знают. — Он откашлялся и затянул балладу, которую Набожа помнила с малых лет:

Полоумный, колченогий

Дохромал до алтаря.

Он истек на камне кровью,

Жизнь его прошла не зря.

По рукам Набожи побежали мурашки.

— Ты дрожишь, — сказал Арк и притянул ее к себе, но дрожь не прекратилась, и он уверенно добавил: — Те старинные обычаи давным-давно забыты, и больше о них никто не вспомнит.

Когда наступила ночь и был разведен костер, на прогалину явились Кузнецы с кувшинами медовухи. Они расселись на лавках, поставленных вокруг огня, а деревенские столпились подальше, в горячем огненном зареве. Арк стоял рядом с Набожей, время от времени постукивая костяшками пальцев по тыльной стороне ее ладони. Кончики их пальцев соприкасались, когда руки передавали кувшин с медом. Хмельной напиток лился в кружки, которые осушались и наполнялись вновь. Мужи из клана Кузнецов спорили, сородичи слушали, а Старый Кузнец думал, на что решиться.

Он сидел, раздвинув ноги, уперев локти в колени, небрежно сжимая в руках кружку с медом и чаще обычного проводя рукой по усам. Набоже показалось, что глава деревни пытается скрыть беспокойство, которое испытывает перед принятием решения. Старый Кузнец поднял руку, и собравшиеся затихли, словно окутанные болотным туманом.

— До племен, поднявшихся на римлян, более дюжины дней ходу, — сказал он.

— По скверным дорогам, — добавил старший дядюшка Молодого Кузнеца. Он был надежным советником Старого Кузнеца во всех делах, будь то день, в который надлежало приступить к севу, или выбор животного для жертвы в Священной роще.

— Или по бездорожью, — кивнул Старый Кузнец.

— Никто не может поручиться, что мы будем там вовремя, — снова поддержал старший дядюшка.

Ббльшая часть молодых ремесленников слушала, скрестив на груди руки. Некоторые из них еще ни разу не сопровождали Вождя в набегах и знали, как это унизительно: сидеть и молчать, в то время как остальные со смехом хлопают себя по ляжкам, вспоминая, как забрасывали факелами соломенные крыши или по три дня отсиживались во рву.

— Да найдем ли