Неисправимый повеса - Сюзанна Энок

С этими словами он вышел и вернулся в бальный зал. Это был совершенно великолепный вечер, пока в него не вмешался Виктор Раддик. Интересно, однако, что никто в семье Эвелины не знал, что она занимается благотворительностью в приюте «Заря надежды». Он вполне может воспользоваться этим в своих интересах.

Сент мрачно улыбнулся. Кажется, в этой маленькой игре все козыри у него на руках. Что бы ни затеяла Эвелина, это связано с сиротским приютом, а следовательно, предполагает его участие. Завтра ему нужно только немного повысить ставку и посмотреть, захочет ли она продолжить игру.

Мне нужен пир в застолье шумном,

Где человек не одинок.

Хочу быть легким и бездумным,

Чтоб улыбаться всем я мог,

Не плача ни о ком…

Байрон. Еще усилье — и постылый…[8]

Сент проснулся и сразу запустил в смутную фигуру, маячившую возле постели, тем, что попалось под руку: своим сапогом.

— Ой! Это я, милорд! Пемберли!

— Я знаю. — Сент снова лег и укрылся с головой. — Убирайся.

— Вы приказали разбудить вас в половине восьмого, милорд. Сейчас точно половина…

— Пемберли! — рявкнул Сент, начиная просыпаться. В голове словно стучал молот. — Принеси мне выпить. Сейчас же.

Бормоча под нос ругательства, камердинер выбежал из комнаты, едва ускользнув от второго сапога, нацеленного ему в спину. Под звук захлопнувшейся двери Сент сам громко выругался и схватился за виски.

Просто возмутительно. Если все благонравные, добропорядочные люди всегда встают в половине восьмого, он рад, что не принадлежит к их числу. Сент снова сел, на этот раз осторожно, и зажег лампу, которую Пемберли оставил возле кровати.

Учитывая, что он вернулся домой всего тремя часами раньше и спал в одиночестве — опять, и уже тринадцатый день кряду, — Сент решил, что у него имеются все основания пребывать в препаршивейшем настроении. В свои тридцать три года он вел установившуюся в соответствии с определенным порядком жизнь, которую большинство людей считали нездоровой и греховной, хотя, может быть, тайно завидовали. Случалось, он и сам получал от нее удовольствие. По большей части, во всяком случае.

Он нахмурился, отбросил в сторону простыни и одеяла и подвинулся на край кровати. Управляющая приютом — как ее там по имени? — показала ему расписание Эвелины на неделю. Сегодняшний день был обозначен как «день покраски», или что-то в этом роде, и должен был начаться в девять часов утра.

Ясное дело, ему незачем тащиться туда и наблюдать, как рабочие размалевывают стены, но там будет Эвелина.

Пригладив рукой взъерошенные волосы, Сент зевнул и потянулся. Из длинной вереницы любовниц и случайных женщин, с которыми он делил постель, а то и кладовку, он не мог бы назвать ни одной, которая заставила бы его с таким трудом добиваться расположения.

Как бы то ни было, но о том, чтобы оставить в покое невинную мисс, не могло быть и речи. Ведь если ему не удастся в ближайшее время уложить ее на спину, он просто взорвется. Во всяком случае, определенная его часть. Сент взглянул вниз.

— Бедный дружок, — пробормотал он. — Потерпи.

Маркиз натягивал брюки, когда Пемберли распахнул дверь и заглянул внутрь.

— Милорд? Я принес виски и кофе.

— Тогда давай сюда. И принеси мне сегодняшнюю «Лондон тайме». Мне нужно знать, какая светская белиберда происходит на этой неделе в обществе.

За две последние недели он посетил больше общественных мероприятий, чем за весь прошедший год. И Эвелине придется заплатить сполна за то, что по ее вине ему приходится терпеть общение с лицемерами.

Сент полуприкрыл глаза, вызывая в памяти лимонный аромат ее волос и ощущение мягкой гладкой кожи под пальцами. И это при том, что он имел так много любовниц, что не смог бы даже назвать их всех по именам. Желать Эвелину Раддик так сильно было полным безумием. Сент практически доходил до точки каждый раз, когда смотрел на нее. И понимал, что полный дурак, раз с ним происходит такое. Она, очевидно, и понятия не имела, как играют в такие игры, а ее обучение требовало времени. Его больше уже не устраивала просто возможность задрать ей юбку и прижать где-нибудь к стене; нет, мисс Раддик требовалось более основательное образование.

Усевшись за туалетный столик, чтобы побриться, он понял также, что если собирается соблазнить ее, то должен позаботиться о полноценном ночном сне. Совращение вряд ли увенчается успехом, если до полусмерти напугать предполагаемого партнера видом красных глаз и всклокоченных волос.

— Господи, — пробормотал он своему отражению в зеркале. Виски и крепчайший кофе, сваренный Пемберли, должны сделать свое дело.

Вернулся Пемберли, принес газету и пришедшую накануне почту. Сент пролистал ее, отложив несколько приглашений в сторону, вместо того чтобы бросить все в мусорную корзину, как обычно делал.

Что это?

Официальный пакет, запечатанный казенной печатью принца Уэльского, удивил его. Обычно проходили недели, прежде чем Принни мог что-либо решить. Три дня — это было странно и необычно.

Сент открыл письмо и пробежал глазами убористый текст: Принни снова приглашал его в Брайтон. Очевидно потому, что ничто не возбуждало так королеву Шарлотту, как сборище дружков принца Георга, подобных Сенту.

Следующий абзац, однако, заставил его нахмуриться. Проклятие! Принц Георг распорядился изучить вопрос о предложенном расширении парка. Это было первым шагом к открытому обсуждению в парламенте. Черт, черт, черт!

Несомненно, принц-регент вынужден был добиваться одобрения парламента из-за своих финансовых затруднений. Но сам же Принни высказывал опасения, что огласка сведений о ликвидации приюта может иметь для него нежелательные последствия. Очевидно, он всерьез был озабочен падением своей популярности, будь оно все проклято.

Сент быстро поднялся и направился в кабинет, чтобы набросать ответ. На тонкости не оставалось времени. Необходимо было все приостановить, прежде чем слухи дойдут до открытого обсуждения или до ушей его соратников-попечителей. Мысль о том, что Эвелина может узнать о его планах до того, как он завершит свои дела с ней, еще больше испортила ему настроение. Торопливо водя пером по бумаге, он предложил взять на себя все расходы по перемещению сирот в другие приюты, по разрушению старого здания и удалению его остатков, а также по озеленению нового участка территории парка.

— Джансен! — рявкнул он, сложив и запечатав письмо. Дворецкий заторопился на зов.

— Да, милорд?

— Позаботься, чтобы это немедленно попало в Карлтон-Хаус. Удостоверься, что они поняли, что это от меня.

— Я сейчас же займусь этим, милорд.