Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин

особое отношение — я боязлив, и есть от чего. К тому же я видел, как кто-то сказал "И что мы переводчики так ругаемся?! Давайте вести себя дружно, и критиковать только по существу" Натурально другие переводчики пришли в комменты, полетели брызги крови и ошмётки тел. В кругу этих обсуждений хороши все — и любая сторона не лучше оппонентов. Это как в несуществующем рассказе Гофмана в комнате, куда заходят герои и тут же превращаются в зверей. Корпоративные обязательства возьмут верх — нужды нет, что они могут наполовину совпадать с личными чувствами (а могут совпадать и полностью), но именно со стороны видно, как кипит вар корпоративности на стенах крепости. Если вы на одной из сторон, то уже не отмазаться. У многих — и не только у оппонентов, но и у ваших соратников сдадут нервы. Куда худшим преступлением против эстетики, чем обсцентная лексика, становится нервическое дрожание голоса, ожидаемая реакция полная обиды, etc.

Но, если соблюдать осторожность, прикупить поп-корна и забраться повыше, из всех этих разговоров можно извлечь массу полезного.

Забегая вперёд, новые переводы удивительное поле для рассуждения. Переделают наново что-то в городе Москва — кровь и слёзы, печаль да щебень. А с переводами старого не убывает, прежние книги никакой Ци Шихуанди книг не жжёт. То есть, понятно, что

Мне не смешно, когда маляр негодный

Мне пачкает мадонну Рафаэля,

Но когда

Мне не смешно, когда фигляр презренный

Пародией бесчестит Алигьери

всё-таки в нашем веке как с гуся вода.

Обычно в этом месте возникает вопрос — а как дело обстояло при Советской власти? Тут мнения очень странные: одно — переводили так мало, что было достаточно времени для дотошного перевода и раздумий. Второе — в перевод по сути, вмешивалось столько редакторов, что даже при всех глупостях, что они делали, это шло на пользу.

Третье — узкий корпоративный круг переводчиков настолько хорошо был связан с языком и его носителями, что переводы фактически делались "людьми-билингвами".

И четвёртое: советская традиция перевода была настолько построена на литературной составляющей, что неточности перевода просто не замечались. Их (в обсуждаемом смысле) и не было — поверх иноязычного текста писался русский литературный текст.

Кстати с взаимодействием переводов и оригиналов есть целый список возможностей:

а) оригинал — дрянь, да и перевод таков же

б) оригинал — дрянь, перевод дурён, и хотя он искажает книгу до неузнаваемости, оставляет её при этом дрянью;

в) оригинал — дрянь, но перевод его сделал читаемым;

г) оригинал — хорош, но перевод его сделал дрянью;

д) оригинал — хорош, а перевод в точности и адекватно передаёт его;

е) оригинал хорош, но перевод сделал его другим, хотя книга всё равно прекрасна.

Но есть ещё временной фактор:

ж) перевод (и/или оригинал) был привязан ко времени, а теперь кажется дрянью (а тогда казался откровением и высшей мудростью). Сегодня мы читаем того же Толстого хоть и не так, как тридцать лет назад — и никто его нам на современный язык не переводит — и все равно текст дрянью не кажется.

Извините, если кого обидел.

18 февраля 2008

История про то, как можно составить славу без денег

Был в нашей компании один человек, по фамилии Тимошин — это был очень хороший человек, мной до конца не понятый и очень интересный. Однажды к нему обратился другой наш знакомый, которого за глаза и в глаза звали N. Он попросил у Тимошина в долг сто долларов, тот дал, и вот N накупил еды, водки, вина и накрыл стол. Все сидели за столом и кричали ура N. И в воздух рюмочки бросали.

Спустя несколько недель Тимошин спросил о своих деньгах. N с недоумением посмотрел на него и сказал:

— Да ты чё? Ты ж за столом сидел? Какие деньги, о чём ты?

И Тимошин почуствовал себя… Ну вы поняли.

Я часто вспоминаю эту историю при дележах и финансовых расчётах, хотя за этим столом не сидел и знаю подробности от другого человека. Его уже нет, взятки гладки, а раньше я бы вышел из дома, пересек Тверскую и напился бы под портретом автора самой знаменитой новогодней песни. Но все умерли, срубили ёлочку под самый корешок, и кто-то в лес её быстро уволок, и выше мужичок с ноготок, и к чему это — невдомёк. Сидел я за столом, по усам не текло, побрился и всех делов. Внутрь всё попало, да жизнь моя пропала.

Извините, если кого обидел.

18 февраля 2008

История про детство

Я из простой семьи и воспитывался во дворе без хоккейной коробки. У меня с отсылами с детства всё было просто — отсыл туда, отсыл сюда. Правда, при мне часто призносят слова «когнитивный диссонанс». Это куда круче, доложу я вам, чем перманентная революция или, к примеру, «семилетка» или «примкамера».

Но в моём детстве были монгол шуудан и българия пошта.

Так что меня такими словами не напугаешь.

Может жизнь мне ещё покажет еще встречу черной сотни с ку-клус-кланом. Всё возможно.

Надо писать мемуары, можно людям и вовсе скандалов горстью насыпать. Я уже давно пишу алмазный мой венец — и сейчас раскрыл лежащий на моём столе словарь рифм и обнаружил на слово «венец» следующее: "крестец, отец, конец, стервец, пять овец".

Любое из этих слов в сочетании обеспечивает книге ударные продажи.

«Алмазный мой крестец» — это ж гениально, да.

Но мир ко мне несправедлив. У кого похлёбка пуста, а у кого жемчуг мелок. Дорога ложка к обеду, а кофе — в постель, серьги сёстрам, а доброе слово — кошке.

Извините, если кого обидел.

18 февраля 2008

История про кинофестиваль

Однажды я поехал на какой-то кинофестиваль. "Какой-то" тут фигура речи — я. конечно, помню на какой, но это совершенно неважно. Жил я в старинном доме с толстыми стенами и окнами-амбразурами. Но оказалось, что слышимость в этой гостинице была превосходная и в последний день я всё не мог уснуть, ворочался в своей полутороспальной постели. В соседний номер пришёл старик-знаменитось, и вот он битый час трахал в соседнем номере какую-то журналистку. Он был худой и старый, седой и совершенно пьяный.

Сквозь стенку я вдруг услышал его дребезжащий голос:

— Вот стою я, перед тобой го-о-олый…