Майя - Ричард Адамс

Майя со слезами на глазах поцеловала ему руки и рассыпалась в благодарностях.

– Ну что вы, сайет, – смущенно ответил капитан. – Ради вас я на все готов. Владыке Рандроноту я доложу, что вы и ваши друзья в безопасности.

Тризат открыл калитку в воротах, путники скользнули наружу, и дверь за ними захлопнулась. Впереди с обеих сторон поднимались наклонные стены наружного ограждения, ведущие к караванным трактам.

– Куда пойдем? – спросил Байуб-Оталь, тяжело дыша.

– Куда прикажете, мой повелитель, – сказала Майя.

– Лучше всего – на юг, – заметил Зирек. – И хорошо бы с тракта свернуть, чтобы никому на глаза не попадаться, а то мало ли…

– Что ж, пойдем на юг, – вздохнул Байуб-Оталь.

Чуть погодя Майя оглянулась. Вдали чернела восточная стена города, над ней поднимались темные клубы дыма, прорезанные яркими языками пламени. Шум и крики превратились в глухой рокот, будто где-то гудел потревоженный пчелиный рой.

– Злокозненное место, – прошептала Майя.

– Что? – спросил Зирек, не расслышав.

– Да так, ничего… – ответила она. – Вспомнилось… А хлеб и сыр у тебя?

Беклы она больше не видела.

Майя доила коров – с детства знакомое занятие. Сноровка не исчезла, но изнеженные руки ломило, по запястьям разливалась ноющая боль, коромысло оттягивало плечи. Деревянные башмаки глухо постукивали по глинистой, выжженной солнцем тропинке, и это успокаивало. Покойно было и в темном хлеву: сквозь щелки в досках проникали тонкие лучики света, коровы переминались в стойлах, пахло навозом и родниковой водой. Хотя опасность еще не миновала, Майя радовалась привычной работе и втайне гордилась тем, что справляется лучше всех, – Мериса и Зирек ничего не знали о крестьянской жизни.

Майя с усилием выпрямилась, поудобнее перехватила коромысло, прошла из хлева через двор и кухню в крошечную маслобойню и перелила молоко из ведер в большие глиняные горшки на полке над пахталкой.

Даже в маслобойне было жарко, того и гляди молоко скиснет. Что-то пойдет на продажу, но бóльшая часть останется в усадьбе – из него собьют масло, сделают сыр и простоквашу, а то и просто выпьют. Хозяйство было небольшим, хотя и лучше Моркиной делянки посреди тонильданской пустоши, но не зажиточным, как усадьба, где Майя познакомилась с Гехтой. Керкол, его жена Клестида и ее четырнадцатилетний брат жили скромно, но не голодали – всем хватало и черного хлеба, и сыра, и брильонов, и тендрионов. Незваные гости хозяев не объедали, и деньгам Керкол был рад. Вдобавок лишние руки в крестьянском хозяйстве не помеха.

На кухне Майя скинула башмаки и ополоснула руки в кадке у двери. Грязную воду после ужина выплеснут во двор и наполнят кадку водой из ручья. Майя провела по щекам мокрыми руками и утерла лицо чистым лоскутом. Тут на кухню вошла Клестида – бойкая, складная, пышущая здоровьем женщина – с годовалым младенцем на руках. Смышленая и приветливая, она уговорила своего медлительного и немногословного работягу-мужа позволить незнакомцам остаться в усадьбе – сам он, как все крестьяне, с подозрением относился к посторонним.

– Ты уже с дойкой управилась? – спросила Клестида, сверкнув в улыбке ровными белыми зубами.

– Ага, – кивнула Майя. – Как наловчилась, дело быстрее пошло.

– Вот и славно. Ну вы ж, почитай, дней десять уже у нас.

– Сегодня десять будет, – согласилась Майя. – Как он там?

– Бедняжка твой? На поправку идет. Паренек за ним приглядывает.

Хозяева не расспрашивали нежданных гостей, кто они и откуда пришли. Клестида только к Майе обращалась по имени, Байуб-Оталя величала господином, Зан-Кереля звала бедняжкой, Зирека – пареньком, а Мерису – «твоей подругой», полагая, что все они беженцы откуда-то издалека; ни Клестида, ни Керкол в Бекле никогда не бывали.

После побега из города Майя пребывала в совершенно ошеломленном состоянии. Если бы не ее молодость и здоровье, она бы упала без чувств. Зирек и Мериса после долгого сидения взаперти тоже были не в себе – пугливо озирались, вздрагивали от каждого шороха и даже разговаривать не могли. Один Байуб-Оталь, хотя и донельзя изможденный, сохранял самообладание и ковылял рядом с носилками Зан-Кереля, опираясь на посох – корявый сук, срезанный Майиным кинжалом. Ужасная ночь побега запомнилась Майе на всю жизнь.

После восхода луны путники остановились передохнуть в рощице. Майя испуганно оглядывалась, вспоминая разбойников на дороге из Пуры, а когда неподалеку заухал филин, вскочила и едва не бросилась наутек, но Байуб-Оталь ее остановил. Минут через пять она спросила, не пора ли им снова тронуться в путь.

– Не торопись, – укоризненным шепотом заметил Байуб-Оталь. – Кто знает, какие опасности в дороге встретятся.

– А куда вы путь держите? – спросил один из солдат-носильщиков. – Мы так далеко идти не подряжались, нас капитан в Бекле ждет.

Майя вручила им по двадцатимельдовой монетке.

– Я напишу вашему капитану, все объясню, – вмешался Байуб-Оталь. – Здесь недалеко. Сами видите, нашему спутнику срочно помощь нужна, ему совсем худо.

– Да, не повезло бедняге, – вздохнул второй солдат. – А если ему водички дать, сайет?

– Нет, он глотать не может, – ответила Майя.

Зан-Керель и впрямь был при смерти. За всю дорогу он не промолвил ни слова, только тихонько постанывал, будто от боли. У несчастной Майи мелькнула мысль, что лучше было бы оставить его с лапанцами. Впрочем, Рандронот погиб, а без него лапанские войска вряд ли удержат город. Власть захватит Форнида – или Кембри, и тогда… Нет, в Бекле оставаться было невозможно, но дорога наверняка убьет Зан-Кереля.

Майя опустилась на колени у носилок. Байуб-Оталь подошел к ней и отвел в сторону.

– У меня от усталости мысли путаются, – сказал он. – Объясни мне, что ты задумала? Куда мы идем?

– Не знаю, Анда-Нокомис, – ответила Майя. – Я просто хотела вас из города увести.

– Ты? – удивленно протянул Байуб-Оталь и тряхнул головой, словно пытаясь разогнать дурман. – Почему?

– Да так… – Она пожала плечами. – А что теперь делать, не знаю.

– Ты на чью-то помощь рассчитываешь?

– Нет.

– А деньги у тебя есть?

– Полным-полно, – усмехнулась Майя.

– Нам бы усадьбу отыскать, на отлете, подальше от любопытных глаз. Попросимся к хозяевам на постой, денег дадим. И с солдатами надо что-то решить – они ведь торопятся к своим товарищам вернуться.

– Я им заплачу, Анда-Нокомис.

Рано утром, пошатываясь от усталости, путники вышли к усадьбе Керкола, в лиге к западу от Икетского тракта. Керкол с Блардой, шурином, собирали урожай, Клестида доила коров в хлеву. Майя оставила спутников неподалеку и отправилась договариваться с хозяйкой, объяснив ей, что они беженцы, с ними больной, но хворь не заразная. Женщины быстро нашли общий язык, вдобавок Майя щедро заплатила, а при виде Зан-Кереля Клестида расчувствовалась и предложила им остаться в усадьбе, пока юноша не пойдет на поправку. Путников устроили на сеновале, а Зан-Кереля хозяйка велела уложить в постель Бларды. В полдень Керкол пришел обедать, угрюмо оглядел спящих, но смилостивился при виде Майи, сидевшей у кровати Зан-Кереля. Керкол, мужчина добродушный, знал, что жена у него смышленая и злодеев привечать не станет, а потому не стал выгонять незваных гостей. Вдобавок солдаты к тому времени уже ушли в Беклу.