Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини

двери подались почти сразу, раскрывшись так неожиданно, что мистер Батлер, бывший в числе первых, влетел в часовню и, пробежав с полдюжины ярдов, грохнулся на пол, растянувшись во весь свой немалый рост на каменных плитах.

Одновременно от алтаря послышалось громкое «Libera nos, Domine!»[1987], сопровождаемое многоголосым бормотанием молитв.

Лейтенант поднялся, взял в руку выроненный фонарь и, покачиваясь, обошел угол, закрывавший внутренность часовни. В тусклом свете висевшей вверху алтарной лампы он увидел десятка четыре монахов в черно-белых одеяниях ордена святого Доминика[1988], столпившихся у большого алтаря, словно стадо испуганных овец. Он остановился и, подняв над головой фонарь, строго окликнул их:

— Эй вы, там!

Орган тут же умолк, но колокол наверху продолжал звонить. Мистер Батлер обратился к ним на французском:

— Чего вы боитесь? Почему вы убежали? Мы — друзья, британские солдаты, ищем ночлег.

В нем уже зрела смутная тревога, и он, хотя и с трудом, начал соображать, что, пожалуй, поступил опрометчиво и что насильственное вторжение в монастырь — проступок серьезный.

От толпы отделилась фигура с четками в руках и, шурша одеждами, двинулась к ним с величавой грацией. Что-то в этой фигуре приковало внимание лейтенанта; вытянув шею, он широко раскрыл глаза, трезвея от внезапно охватившего его страха.

— Я полагала, — послышался мягкий, спокойный женский голос, — что двери монастыря священны для британских солдат.

У Батлера перехватило дыхание, и, уже совершенно протрезвев, он до конца осознал весь драматизм случившегося.

— Боже… — с трудом выдохнул лейтенант и, не в силах более сдерживаться, бросился к выходу.

Но, на бегу, будучи в ужасе от собственного святотатства, не в состоянии стряхнуть внутреннее оцепенение, а может, сомневаясь в увиденном и услышанном, он продолжал оглядываться на фигуру аббатисы, в результате чего налетел на колонну и, покачнувшись, без чувств грохнулся на землю.

Его солдаты этого не заметили, потому что, как только их командир повернулся, осознавая свою долю участия в содеянном, они стремительно ретировались, не останавливаясь и не оглядываясь, тем же путем, которым пришли, полагая, что лейтенант следует за ними.

Впрочем, для спешки у них была и другая причина: из монастырского сада донесся гул толпы и голос сержанта Фланагана, громко звавшего на помощь.

Они появились как раз вовремя. Тревожный звон церковного колокола сделал свое дело. Сбежалась огромная толпа негодующих жителей Таворы, вооруженных кольями, косами и резаками, уже подбирающаяся к сержанту и его товарищам, которые, не совсем понимая причину такого сильного гнева, но вполне осознавая его чрезвычайную серьезность и опасность, отчаянно защищали лошадей. Стремительный бросок драгун — и вот они уже в седлах — все, кроме лейтенанта, чье отсутствие неожиданно обнаружилось.

Фланаган решил вернуться за ним и уже собирался отдать соответствующий приказ, когда внезапный натиск орущей, волнующейся толпы отрезал их от галереи, ведущей к часовне. Зависшая в самой высокой точке неба луна слабо освещала место готовящейся схватки, сплотившихся и обнаживших свои сабли драгун, словно утес, возвышающихся над накатывающим на них морем беснующихся людей.

Фланаган, привстав на стременах, попытался обратиться к жителям. Но он не знал, что им сказать, чтобы успокоить, по-португальски он не мог двух слов связать. Какой-то крестьянин попытался полоснуть его кривым садовым ножом, но, получив удар саблей плашмя, без чувств свалился на землю.

Толпа взорвалась яростными криками и надвинулась на драгун.

— Да послушайте же вы, кровожадные мерзавцы! — закричал Фланаган. — А, черт бы вас побрал! — И, в отчаянии махнув рукой, он скомандовал: — В атаку! — пришпорив коня.

Но отряду не удалось выбраться. Толпа сдавила солдат тесным кольцом, и в саду, символизировавшем до сих пор мир и благочестие, залитом холодным лунным светом, началась жестокая схватка. Две лошади остались без седоков, драгуны раздраженно отбивались саблями от бросавшихся на них крестьян, пытаясь пробить себе путь сквозь смертоносное окружение, но при соотношении один против десяти казалось сомнительным, что кто-то из них уцелеет. И тут на помощь пришла аббатиса, которая, выйдя на балкон, стала призывать жителей Таворы остановиться и послушать ее. Она велела им пропустить солдат. Толпа неохотно, но все-таки стала подчиняться, и, в конце концов, в этой взбудораженной человеческой массе образовался проход.

Но Фланаган все еще колебался. Трое его солдат пали, лейтенант пропал, и он пытался для себя решить, в чем сейчас состоит его долг. Подступившая сзади толпа крестьян уже отрезала драгун от их павших товарищей, и попытку вернуться эти люди могли истолковать неверно: схватка бы возобновилась, в чем не было никакого смысла.

Плотной массой крестьяне загораживали и вход в галерею, ведущую внутрь монастыря, где остался мистер Батлер, живой или мертвый, и часть их уже проникла туда. И тогда Фланаган решил, что едва ли лейтенант избежал гнева крестьян, вызванного его собственной опрометчивостью. У него оставалось семь человек, и сержант заключил, что в сложившихся обстоятельствах его долг — вывести их отсюда живыми и не провоцировать гибель отряда бесполезным донкихотством.

Итак, скомандовав «Вперед!», он провел своих солдат через толпу и вывел из монастыря.

Снаружи их тоже ждали вооруженные, враждебно настроенные жители Таворы, не слышавшие умиротворяющую речь аббатисы, но здесь имелось пространство для маневра.

«Рысью», — приказал сержант. Вскоре они перешли на галоп. До самой окраины Таворы их сопровождал град камней, и даже у самого Фланагана, докладывавшего корнету О’Рурку, которого они нагнали в Пишкейре на следующий день, была на макушке шишка величиной с утиное яйцо.

Когда эта история достигла ушей сэра Роберта Крофорда, он разъярился так, как мог это делать только он.

— Как могла произойти такая ошибка? — мрачно вопрошал он, думая о потере четырех драгун и скачках наперегонки со стадом, закончившихся большим скандалом, что, несомненно, будет иметь серьезные последствия.

— Как оказалось, сэр, — выяснявший обстоятельства дела О’Рурк знал теперь все подробности, — помимо мужского, в Таворе есть еще и женский доминиканский монастырь. Мистер Батлер, спрашивая дорогу, сказал «соnvento» — слово, которым обычно называют последний, и его направили не туда.

— И вы говорите, у сержанта были серьезные основания полагать, что мистеру Батлеру не удалось избежать возмездия за свое безрассудство?

— Я боюсь, что нет никакой надежды на то, что это не так.

— Что ж, возможно, это даже и к лучшему для всех нас, — сказал сэр Роберт. — Лорд Веллингтон наверняка велел бы его расстрелять за такой проступок.

Теперь вы знаете все обстоятельства этой дурацкой истории в Таворе, которая, как будет ясно из дальнейшего повествования, самым неожиданным и роковым образом повлияла на судьбы людей, не имевших к ней никакого отношения.

Глава 2